К этим трупам мы не вернулись, но выиграли немного. Разве что сумели удержать девчонок, и то хорошо. А так уже через полкилометра (когда стал отчетливым запах дыма, да и, очевидно, тянуло его с другого берега ручья, к которому мы вышли) прямо в воде мы нашли груду изрубленных тел, у которых даже пол опознать не представлялось возможным — ручей вымывал кровь и тек дальше розовым… Поодаль на берегу горкой лежали отрубленные головы. Кто-то — до сих пор не знаю кто — нашел в себе силы их посчитать и сказал: семь голов, пять мальчишек и две девчонки в возрасте 12–16 лет.
Оба берега ручья были черными от крови. Мы буквально насильно заставили девчонок идти стороной, а сами двинулись напрямик. У меня по-прежнему жутко выкручивало желудок и шумело в ушах, то морозило, то швыряло в горячечный жар, а перед глазами со свистом летели — обрывками кинопленки — кусочки увиденного только что…
Тут, на высоком берегу ручья, было поселение — пять полуземлянок с крышами из хвороста и дранки, окруженных невысоким частоколом. Все это было развалено, обгорело или даже еще чадило. Тут тоже все напрочь оказалось забрызгано кровью. Странно — меня больше не рвало.
Наверное, просто было нечем…
…Валялась обгоревшая щепа, какие-то перья, изломанное оружие… Девчонка с аркебузой — как у наших — смотрит левым глазом в небо, вся остальная голова снесена чудовищным ударом топора, мозг стынет в пыли подтеками, из ладони выпали две пули… Что-то, похожее на ворох черных сучьев (не сучья, но не хочешь думать — что), — у входа в одну из полуземлянок… Мальчишка года на два младше меня, привязанный лицом вниз к грубой крестовине из бревен, — лицо залито пеной, которая засохла серой коркой, дерево у губ изгрызено и окровавлено, кровью залиты ноги, земля между них, а в спину с равнодушной точностью вбито короткое копье с широким наконечником — и правда негритянский ассегай… (Кажется, я спросил, что с ним, и не понял Саниного ответа, что его изнасиловали.) Еще совсем не остывший костер, разбросанные кости с ошметками жареного мяса, а над этим — прибитая к покосившемуся бревну частокола голова девушки — ножом через обе щеки…
Кто-то из нас, кажется, плакал, я не мог понять — кто. Мне плакать не хотелось. Я ощущал чудовищное изумление. Именно изумление, которое не проходило, пока Вадим не затряс меня за плечо, что-то шепча и тыча рукой в сторону ручья.
Сквозь листву я увидел тварей.
Это было вполне закономерно — я даже не удивился. Несправедливо было бы, если бы они ушли отсюда. Это было бы нарушением каких-то законов… ну, высшей справедливости, что ли?