Теперь мы с Котькой удостоены новой высочайшей милости — посвящены в члены «Клуба настоящих парней». И первое «настоящее» дело свершили. Я горько усмехнулся. Как последние подонки, испакостили своими подошвами выкрашенные парты.
В эту минуту наше вчерашнее «настоящее» дело показалось мне еще более мерзостным. Даже зубами заскрипел. От злости на себя заскрипел. И на Греку тоже. По его милости ботинки надо теперь менять. Снова выкручивайся, хитри. И поверит ли мама? Ведь и двух недель не проносил. Когда покупали в универмаге, мама заставила меня примерить, сама пальцами щупала и все спрашивала: «Не жмет? Нигде не жмет?» Я, наверное, раз десять повторил, что ботинки совершенно не жмут, как раз по ноге и очень мне нравятся. Ну, как сейчас сказать, что придумать?
И вдруг в бледных полосах света уличного фонаря, лежащих на потолке, я отыскал самый светлый уголок и впился в него глазами. Я глядел, не мигая. Простая и ясная мысль заполнила меня всего: перекрасить парты. Я должен перекрасить парты. Именно я. И никто об этом не будет знать. И Грека не будет знать… Вот как только взять у него ключ?.. Всего на один день… Нет, зачем на целый день? На один час. Алешу попрошу — мигом сделает. Тогда у меня будет свой ключ. Колоссально! Каникулы длинные. Достану краску, выберу день и все выкрашу заново. И ни один человек не узнает. Как здорово-то! Откроет Ирина Васильевна в первый день своим ключом класс и радостно улыбнется. Надо так сделать, чтобы она ничего не заметила.
А Грека-то, Грека рот разинет!
Я живо представил себе всю эту великолепную картину и невольно засмеялся. Вслух засмеялся. Громко. Это было так неожиданно. Я прислушался — не проснулась ли мама?.. Нет, тихо. И Лидушка как ни в чем не бывало спит на своей кровати, посапывает. Ничего-то она не знает. И мама не знает. И сам Грека не знает. Никто. Все спят. Один я не сплю. Как хорошо, что не сплю. Если бы опал, то не пришла бы мне сейчас в голову такая замечательная мысль. Может, и никогда бы не пришла. Я похолодел — до того стало вдруг жутко, что я мог бы все эти дни мучиться, ругать себя и ничего, ничего не сделать…
Счастливый и успокоенный, я еще что-то подумал о себе лестное и приятное, но что именно, не помню.
Глава седьмая — кое-что о «чертовой дюжине», «головоломке Макарова» и о том, что я — «колдун»
Если бы не Лидка, и не знаю, сколько бы еще проспал. Ночью-то, наверно, не один час в потолок проглядел, пока про ключ придумал, и потому под утро так крепко спал, что не слышал, как Лидка встала, как даже пыталась меня будить, да мама ей не велела. Это уж мне потом рассказали.