Молча попятившись, я развернулась и побежала к дороге.
5
Сидя среди цветов, которым было по нескольку десятков лет, я разглядывала немногочисленные бутоны. Грант обрезал розы. На четверть дюйма ниже каждого среза из стебля пробивался плотный алый бутон, завязь нового цветка. Как и каждый год до этого, у Гранта будут розы на День благодарения.
Двадцать пять лет одиночества – и Грант снова начал общаться с Элизабет. Я была поражена до такой степени, что сразу поехала на цветочную ферму, бросив машину на дороге. Ключ я давно выбросила, поэтому перелезла через запертые ворота. Но вместо того, чтобы постучать в дверь водонапорной башни, пошла в розарий. Под закрытыми веками сияла застенчивая улыбка дочери; ее счастье, блестевшее, как вода в жестяном тазу, передалось и мне. Она была с Элизабет – и была счастлива. Тропинка из следов, которую я успела рассмотреть, убегая (глубокие, с утопленной пяткой – Элизабет, маленькие и плоские – моей дочери), сообщила мне, что она живет на винограднике постоянно. При мысли об этом я ощутила одиночество Гранта так же отчетливо, как счастье дочери.
Прошел час. У меня по-прежнему кружилась голова от того, что я увидела, и тут за спиной послышались шаги Гранта. Сердце заколотилось, как на цветочном рынке, когда мы впервые встретились, и я подтянула колени к груди, словно хотела заглушить этот звук. Грант встал вровень со мной и сел рядом, коснувшись меня плечом. Заткнул что-то мне за ухо. Я взяла и посмотрела. Белая роза. Поднесла ее к солнцу, и тень упала нам на лица. Мы долго сидели молча.
Наконец я повернулась к нему. Я не видела его два года. Время выгравировало морщины на его серьезном лице, но запах земли был таким же, каким я его помнила. Я придвинулась ближе.
– Какая она? – спросила я.
– Красивая, – ответил он. Его голос был тихим, задумчивым. – Сначала всегда стесняется. Но когда осмелеет, подходит, садится на колени и хватает за уши обеими руками – они у нее толстенькие, – и лучше этого ничего на свете нет.
– Ты ей объясняешь про цветы?
Грант кивнул.
– Слышала бы ты, как она говорит «онцидиум» и «ден дробиум»[12], стоя в оранжерее. Любит поливать орхидеи: ходит в одном подгузнике и таскает по теплице шланг.
Я представила ее мокрый голый живот, ножки, переступающие через тяжелый черный шланг.
– Я ее и ботанике тоже пытаюсь учить, – сказал Грант. Улыбка, заигравшая на его губах, была полна прекрасных воспоминаний. – Но пока получается не очень. Стоит завести историю семейства березовых, как она убегает. Не желает слушать о том, что мох растет без корней.