Мох растет без корней. Я замерла, когда услышала это. Всю жизнь я изучала биологию растений, но этот простой факт ускользнул от меня, а ведь, кроме него, больше и знать ничего было не нужно. Если бы я помнила об этом всегда, изменилась бы моя жизнь?
– Как ее зовут? – спросила я.
– Хейзел[13].
Примирение. Грант принялся вытягивать туго укоренившийся сорняк пырея, избегая смотреть мне в глаза.
– Я подумал, что, может быть, однажды она вернет мне тебя.
Она действительно помогла нам встретиться снова, но я знала, что, какие бы фантазии Грант ни питал насчет моего возвращения, было слишком поздно. Корень пырея оторвался, и Грант потянул за сухой отросток, нащупывая, куда он тянется под землей.
– Ты сердишься? – спросила я.
Грант долго не отвечал. Еще один корешок оборвался, и наконец он выдернул всю корневую систему и стал накручивать на палец сухую траву.
– Надо бы, – ответил он и замолчал, окидывая взглядом свои владения. – С тех пор как увидел Хейзел, я каждый день репетировал гневную отповедь. Ты ее заслужила.
– Знаю, – сказала я. – Так скажи мне. – Я посмотрела на него, но он отвел взгляд. И я поняла, что не услышу эти отрепетированные слова. Он не злился, хотя у него было на это полное право; он не хотел меня мучить. Такова была его природа.
Спустя минуту Грант покачал головой и вздохнул.
– Ты сделала то, что должна была сделать, – проговорил он. – И я сделал то же самое.
Я не ошиблась, предположив, что дочь живет на винограднике: Грант отдал ее Элизабет.
– Ужинать будем? – вдруг спросил он, повернувшись ко мне.
– Ты будешь готовить? – спросила я.
Он кивнул. Я встала.
Я двинулась было к водонапорной башне, но Грант взял меня за руку и повел к крыльцу большого дома. Только тогда я заметила, что краска на доме новая, и окна тоже.
Стол в гостиной был накрыт; полированное дерево блестело, а с обоих концов были две подставки под тарелки, полотняные салфетки, начищенное серебро и стояли две тарелки из тонкого белого фарфора с крошечными голубыми цветочками вдоль ободка. Я села, и Грант налил мне из кувшина воды в хрустальный бокал, а потом скрылся в дверях, ведущих на кухню. Затем внес на серебряном подносе целую жареную курицу.
– Ты так много наготовил для одного себя? – спросила я.
– Иногда я так делаю, – ответил он. – Когда думать не могу ни о чем другом. Но сегодня я сделал ее для тебя. Когда увидел, как ты перелезла через забор, сразу пошел включать духовку.
Он отрезал обе ножки и положил их на мою пустую тарелку, после чего принялся нарезать ломтями грудку. Принес из кухни соусник с подливкой и длинный противень с запеченными овощами: там были свекла, картошка и разноцветный перец. Пока он накладывал овощи, я успела обглодать первую ножку до кости. Положила чистую кость в лужицу подливки, а Грант сел напротив.