И разумеется, сын. Которому не сиделось на месте. Который постоянно закатывал истерики. Упрямился. Требовал своего. Продолжал верить во всякие детские глупости даже после того, как Дэвид в сотый раз объяснил ему, как обстоит дело. Вера мальчишки в чудо приводила его в бешенство. На вопросы сына, где мама, Дэвид старался вообще не отвечать – просто отгораживался газетой и ждал, когда ребенку надоест к нему приставать. Дэвиду казалось, что он слишком стар, чтобы обманывать мальчика. Говорить о несбыточном ему не хотелось, жизнь и без фантазий – штука сложная. Дэвид хватался за голову и просил няню увести его. Увести!
Мигрени со временем прошли, а вот мальчишка вел себя все хуже и хуже. Его устраивали в дорогую частную школу, и он умудрялся вылететь оттуда всего через пару месяцев. Он употреблял наркотики. Воровал. Дэвид о его проделках и слышать не хотел. Если Тони рассказывал о новых неприятностях, Дэвид просто отвечал: «Ну так сделай что-нибудь». Мальчик катится под откос, говорил ему Тони. Мальчику нужна твердая рука. Дэвид отвечал, что вмешиваться в жизнь сына неправильно. Он по-прежнему свято верил в силу личности, способной отыскать смысл в земной жизни и самой проложить свой путь.
К семидесяти семи годам Дэвид наконец примирился со своей судьбой. Примирился с тем, что его дочь – легкомысленная вертихвостка, старшие сыновья – безвольные слабаки, а младший – неуправляемый звереныш. Дэвид больше не сожалел ни о чем и ни о чем не горевал. Ему хотелось лишь работать спокойно, пока он жив, и умереть, когда он больше не сможет работать.
Однажды утром он сел во главе огромного стола на совещании совета директоров. Внезапно руку пронзила страшная боль. Дэвиду показалось, будто его засунули под паровой каток, а потом потащили куда-то наверх. Он болтался в трех метрах над полом и смотрел на собственное обмякшее, такое жалкое тело, на бестолкового заместителя, суетливо и неумело делающего искусственное дыхание и ломающего ему ребра. Дэвид хотел было отогнать придурка, но голоса не было.
Тогда он просто закрыл глаза, а когда открыл, в комнате было полно врачей, медсестер и пищащих мониторов. И еще там оказался Тони. Он протянул Дэвиду руку, и Дэвид пожал ее. Его лучший, его единственный друг. Только Тони никогда его не предавал. Дэвид с силой сжал пальцы Тони. Получилось не очень сильно. Сердце сразу же икнуло. Дэвид чувствовал, как оно запинается. Может, от того, что Дэвиду оно было ни к чему, а может, из-за дурной наследственности или неправильного образа жизни, только теперь его сердце обиделось и навсегда стало другим.