Чеховщина какая–то. Или достоевщина.
Он щелкнул пальцами, подзывая буфетчика.
— Что будет угодно господину?
— Музыка какая–нибудь у вас есть?
— Конечно, есть. Чего бы вы хотели?
— Местного. Протяжные еврейские песни в европейской аранжировке…
— Гиула Гил вас устроит?
Ляхов знал эту певицу. Действительно, то, что нужно. Мягкое контральто, почти нью–орлеанский темперамент, и в то же время отчетливый библейский привкус текстов. Поскольку поет она на древнееврейском. На иврите то есть. Возможно, что–то подобное исполнялось при дворе царя Соломона.
Хорошо было смотреть на левантийскую природу, пить пиво, слушать музыку, радоваться по новой обретенной жизни и размышлять не торопясь, с легким хмельком, со вчерашнего на сегодняшний, в голове.
Собираясь в командировку, Вадим полистал кое–какую литературу, повествующую об истории и обстоятельствах создания государства, где он сейчас проводил время с таким приятствием.
Сама идея возрождения собственного государства никогда не покидала евреев, но современную мотивацию она обрела в девяностых годах позапрошлого века. Однако, вместе с книгой Теодора Герцля, вполне могла оставаться на том же уровне практической реализации, как и традиционный тост «На будущий год — в Иерусалиме». Если бы не ход европейской истории после Мировой войны.
Году примерно в 1925–м необыкновенно сближенные общей судьбой тогдашние правители России и Германии наряду с прочими проблемами вдруг озаботились и «еврейским вопросом». В этих странах суммарно проживало около шести миллионов евреев, и совершенно непонятно было, что же с ними делать. Собственно говоря, время от времени аналогичная проблема начинала занимать то египетских фараонов, то королей испанских.
В разбитой, униженной, переживающей тяжелейший экономический кризис Германии все громче звучали призывы на законодательном уровне обеспечить права «настоящих арийцев», ущемляемых еврейским ростовщическим капиталом.
Россия тоже после окончания Гражданской войны испытывала сложности в национальном вопросе. Вроде бы все обстояло нормально — царские дискриминационные законы отменены, «черта оседлости» ликвидирована. Но евреи не хотели и не могли забыть махновских и петлюровских погромов. Польские, украинские и великорусские шовинисты, в свою очередь, умело и старательно обыгрывали слишком уж активное участие еврейства в большевистском мятеже и Гражданской войне.
До серьезных неприятностей дело пока не доходило, но атмосфера понемногу накалялась.
Трудно сейчас сказать, кому первому пришла эта идея, немецкому канцлеру Ратенау или российскому премьеру Пуришкевичу, но очень быстро она получила всеобщее признание и поддержку.