По усвоенной среди русских привычке Катранджи чуть не выругался известным способом. Получается, что и здесь он допустил ошибку.
— Очень хорошо, достопочтенный Фатх–Али. Только я убедительнейше вас прошу никому больше не говорить того, что вы мне только что со столь исчерпывающей полнотой разъяснили. По крайней мере в течение ближайшего полугода.
— Почему? — не понял тот.
— А вот это уже мое дело. Просьбу я высказал, ваше дело — удовлетворить ее или прямо отказать. Так как?
Угроза в словах миллиардера звучала настолько неприкрытая, что Фатх–Али несколько даже съежился.
— Конечно, конечно, достопочтенный. Ни один человек больше не услышит от меня ни одного слова об этой святыне.
…Несколько позже Ибрагим, пожелав прогуляться по палубе, поскольку уже наступала предвечерняя прохлада, январь все–таки, а не июль, жестом указал поляку следовать за собой. Поднялся на кормовой мостик. На юго–востоке, над горлом Ормузского пролива, собирались тучи. Возможен шторм. Хотя даже сильный шторм не слишком страшен большой яхте, может быть, лучше выйти в открытое море? Надо спросить капитана.
— Ну что, Станислав–бей? — Турок обратился к поляку по–русски. Скорее всего с целью издевки. Катранджи ведь ничего не делал зря. — Снова вы проиграли? Снова поставили не на ту карту. Я понимаю, для того чтобы самоутвердиться среди нас, вы долго пытались выглядеть еще большим мусульманином, чем мы, но теперь это уже ни к чему. Боюсь, что очень надолго. Теперь я гораздо лучше вас пойму, если вы станете великорусским шовинистом… Это ведь совсем не трудно. Зато — светское общество близких вам по культуре людей. Возможность сделать отличную карьеру, служа тому государству, которое вы так страстно мечтали разрушить. Особенно если сумеете подтвердить в российском департаменте геральдики свое древнее шляхетство. Тогда и при дворе Великого князя у вас появятся кое–какие шансы. И без риска лишиться всего, в том числе и головы, ради очередной химеры.
Вот когда я жил в Берлине, я на самом деле жалел, что не являюсь немцем по крови. Но вам разве что–нибудь мешает остаться славянином?
— Простите, эфенди, я бы не хотел говорить на эту тему. В остальном же… — Станислав ответил турку по–немецки.
— Нет, мы будем говорить именно на эту тему! — вновь по–русски, уже резче возразил Катранджи. — Поскольку теперь вы можете надеяться только на меня. Либо вы вместе со всей вашей организацией будете служить мне, а не своей дурацкой идее, либо я задумаюсь, оправданно ли вообще ваше потерявшее смысл существование. Что вы на это скажете?