«Пусть допрашивают, лишь бы не пытали», — думал Кандауров. По наивности не ведал того, что так в ЧК не бывает.
— Итак, сударик вы мой, ваше имя? — настаивал розовощекий.
— К чему вам имя мое? Кончайте, да и все тут, — устало ответил Кандауров и закрыл глаза.
— Э, нет, голубчик, глазки закрывать здесь не принято. Изволь глядеть! — следователь подскочил к носилкам и жесткими пальцами стал хлестать Кандаурова по щекам — не сильно, но чувствительно. — Говори, сволочь!
— Общество у нас свободное, каждый может свои взгляды проповедовать, — заладил Кандауров однажды придуманное. — Анархист я, свободный, значит, человек.
— Анархист, говоришь? — посуровел розовощекий. — Твои дружки в тылу Советов, в Сибири, мятеж подняли, нож вонзили в спину молодой республики? А ты — свободы захотел?!
— К тем мятежам я непричастный. Я мирный анархист… — твердил свое казак.
— Мирный?! И в людей стрелять тоже мирный? Откуда оружие? Ну? — и розовощекий занес пухленький кулачок над лицом Кандаурова.
— Ты полегче, господин. Моя бы воля, я бы тебе кулак-то показал… Настоящий, анархический.
— Анархический! — передразнил следователь. — Да какой ты к дьяволу анархист? На твоей вон харе родословная казачья расписалась двести лет назад! Ладно, подумай до вечера, может, смекнешь, что и как лучше будет для тебя. Унести! — крикнул он в дверь.
Вошли двое, подняли носилки и вынесли Кандаурова — снова в ту же полусырую камеру, на студеный пол. На этот раз в камере оказался еще один человек — тщедушный пожилой господин в потрепанном костюме — по виду профессор или бухгалтер.
— Имею честь представиться. Завьялов, Петр Самсонович. Коллежский регистратор[22].
Для Кандаурова это было равнозначно разве что войсковому старшине[23], никак не меньше.
— Кандауров, — промолвил Кандауров, понимая, что это теперь все равно. Главное было то, что Мизинов с Чижом спаслись — он это знал. Остальное — в руце Божией.
— Вы кто? Казак?
— Анархист.
— Полноте, батенька, какой вы анархист? Такой же, как я — артиллерист, — и Завьялов мелко, воровато захихикал.
Кандауров молчал. Хотелось спать, гудела рана. Он пробовал повернуть голову — получилось с трудом. Завьялов заметил, услужливо подошел и поправил голову на подушке.
— Удобнее?
— Да, благодарствуйте, ваше благородие.
— Ну вот, а говорите — анархист! Да разве для анархиста существуют чины и титулования? Вот вы и проговорились, батенька…
— Ну и проговорился, ну и что? — огрызнулся Кандауров и закрыл глаза.
— Напрасно вы так, батенька, — не отставал Завьялов. — Если вы будете молчать, вы умрете страшной смертью. В ЧК это умеют… Знаете, например, мне рассказывал один выживший, про такие пытки и истязания. Ну, например, широко применяются средства физического и психического воздействия. Следующим, изволите видеть, образом. Жертву растягивают на полу застенка. Двое ражих чекистов тянут за голову, двое за плечи, растягивая таким образом мускулы шеи, по которой в это время пятый чекист бьет тупым железным орудием, ну, к примеру, рукояткой нагана или браунинга. Шея вздувается, изо рта и носа идет кровь. Жертва терпит невероятные страдания… Как вам?..