— Значит, во дворце хана сидят теперь русские? — испуганно насторожился Шефи.
— Да, ваше высочество... Сын мой отравлен...
— Знает ли об этом его величество шах-ин-шах? — спросил Садр-азам, встал с кресла и прошелся по комнате.
— Мы только что вылезли из фаэтонов, ваше высочество... Мы так устали в пути...
— Чакэр! — крикнул сипло министр. Дверь отворилась и на пороге предстал домашний слуга. — Прикажи дворецкому, чтобы разместил Шереф-Нисе-ханум и ее людей...
— Будет выполнено, ваше высочество, — мгновенно отозвался слуга и, помешкав, сообщил: — Позвольте напомнить, ваше высочество... На шесть часов вы назначили при ем русских послов. Они ждут в приемной...
Шефи остановился. Задумался. Первой мыслью министра было — принять русских послов и потребовать объяснения за столь узурпаторские действия Ермолова. Однако тотчас Садр-азам раздумал. Решил сегодня же встретиться с шахом и доложить обо всем...
— Скажи послам, что Садр-азам принять их не может. Я болен. Пусть придут в это время, завтра, — бросил Шефи и повернулся к гостье. — Прошу вас, госпожа, пройдемте в гостиную... Я сделаю все, чтобы уютно жилось вам и вашему семейству здесь...
Шереф-Нисе-ханум в сопровождении министра вышла из комнаты.
Южная султанейская ночь медленно опускалась на си реневые хребты гор. Лучи вечернего солнца долго лежали на вершинах и еще дольше горело зарево. Но вот замельтешили сумерки. С наступлением темноты сразу умолк городской шум. Мерзкий, могильно-холодный слушок за день распространился по Султаниэ и погасил людское веселье. В городе правоверные шииты готовились к завтрашнему тазиэ (Тазиэ — оплакивание). Шах велел оплакать преданного ему Исмаила и проводить его родственников на поломничество в Кербелу. Слухи об умерщвлении хана, о возможной войне с уруса ми бродили по Султаниэ. Беспокойство перенеслось и в лагерь на холмы. С вечера в шатрах шах-заде и посольств только и говорили об этом...
Русский посол Симон Мазарович распорядился усилить у палаток караул. Казаки со штуцерами стояли начеку. По дороге мимо лагеря то и дело скакали отряды всадников. Это настораживало. Мазарович время от времени выходил наружу, прислушивался к топоту и людским голосам. Возвратившись, продолжал начатый разговор с Грибоедовым. Оба терялись в догадках — что могло случиться там, за Араксом.
Александр Сергеевич в черном плаще, скрестив на груди руки, стоял перед столом, говорил со скептической усмешкой:
— Впрочем, мне всегда казалось и я неоднократно высказывался, что Алексей Петрович — не что иное как Сфинкс нашего времени. Не зря, когда мы покидали Тифлис, я предупредил его: «Не пожертвуйте нами, ваше превосходительство, если вдруг начнете войну с Персией!» Он назвал мою мысль странной, но кажется я был прав. Похоже на то, что быть войне...