Он давно уже стал общим любимцем за свой добрый характер, услужливость, любовь к лошадям, голубям и собакам.
— Эй, Воробышек! — крикнет, бывало, какой-нибудь возница, не въезжая во двор. — Погляди-ка за лошадью!
Женя карабкается на облучок и с серьезным видом держит поводья, пока не возвратится извозчик. Тот же, выйдя из конторы, запустив руку в глубокий карман поддевки, доставал леденцового петушка, обтирал его рукавом от налипшей махорки, протягивал в знак благодарности Жене.
Матери не нравилось, что Воробей пропадает все дни на конном дворе. Но и возле дома игры не сулили ничего хорошего. Однажды стайка соседских мальчишек обступила во дворе смущенного Женю.
— Ты знаешь, кто я? — спросил его один из них, смуглый красивый мальчик, одетый в черный бархатный костюмчик.
— Нет.
— А это ты знаешь что? — показал он на здание цирка.
— Нет, — опять ответил Женя.
— Это цирк, там работает мой отец. Хочешь, покажу фокус?
Женя утвердительно кивнул. Мальчик встал в театральную позу, поднял правую руку и почти профессионально красиво объявил:
— Выступает сын знаменитого артиста-иллюзиониста Антонио Жиляди, — закончил он в полупоклоне.
Поскольку аплодисментов не последовало, наследник знаменитого артиста-иллюзиониста быстро сунул Жене в руку винтовочный патрон без пули с забитой горловиной, в основании которого была пропилена маленькая дырочка, закрытая двумя привязанными спичками.
— Держи крепко, — скомандовал он и, чиркнув по серным головкам спичечным коробком, быстро побежал прочь.
Еще не понимая, в чем заключается фокус, видя убегающего, Женя инстинктивно бросил ему вслед патрон. Раздался взрыв, а вслед за ним истошный крик потомственного иллюзиониста.
* * *
Прижились Птухины в Москве. Пошли один за другим дети в школу.
В классе казенной трехлетней школы на углу Трубной и Большого Сергиевского переулка, куда привели Женю, было пятьдесят учеников. Савва Федорович с трудом усадил испуганного мальчика за парту, но тот, ухватившись за полу отцовского пиджака, никак не хотел расстаться с ним.
— Ну, будет, будет, — как мог успокаивал отец, настойчиво отдирая ручонки сына от своей одежды, — не срами меня. — И, увидев слезы, наполнившие большие голубые глаза, тихо прошептал: — Ты здесь поучись, а я тебя обожду за дверью.
Однако, когда дядька с деревяшкой вместо ноги, с Георгиевским крестом на солдатском мундире пробирался через толпу, вызванивая медным колокольцем, отец, перекрестив дверь класса и тех, кто за ней остался, вместе с другими взрослыми вышел из школы.
Весь первый урок монотонно и нудно учитель, похожий на старого стриженого пуделя в пенсне, требовал: