— Что звали?
— Скажи нам, графушка, почто собор-то не строят?
— Ах, вы клуши! Вам-то что? Если и строить начнут, ваших грехов вовек не замолить, уж я вижу по вам. Помои хлещете прямо на улицу, где это видано? Вас бы в каторгу всех! А не то, что собор вам!
— А куда же девать их, мыльные-то помои, графушка? Зимой на усадьбе льем, во время таянья все вода унесет, а сейчас нешто нам огород гнобить? Дороге от помоев ничо не сделается. Небось, пыли меньше станет…
— Вот и поговори с вами, вам говоришь, стрижено, а вы брито. Это вот так жена с мужем спорили. Она говорит, стрижено, он — брито. Спорили, спорили, он её схватил, камень на шею привязал, и в омут бросил. Она уж с головой в омуте, но руку вытянула, пальцы из воды высунула и показывает: стрижено!
— Ты, батюшка, не шути, если знаешь что про собор, скажи, будут его достраивать? Нам ведь до Уржатки скоро и не дойти будет, чай, силушки с годами всё меньше, ноги опухают.
— Нет, девки, и не ждите, не будут достраивать.
— А чего ж так? Али купцы боятся еще мошной тряхнуть? Пусть бы подписку объявили, всем миром по полтине, по гривеннику…
— Сказано не будут строить!
— Да почему же?
— Дело простое, видите чего там, в болоте наросло? В тех болотных травах коркодил живет. Смотрите, вечером близко не подходите, упаси бог. Сожрет и не подавится.
— Да правда ли, графушка? Власти-то куда смотрят?
— А чо они сделают, кому охота, чтоб его сожрали?
— Страшное ты говоришь. А каков коркодил этот из себя? И как ты его рассмотрел?
— Да, как? Подозрительная труба у меня есть. А хоть бы и не было. Я к нему и близко подхожу — не трогает.
— А с вида он, как толстая змея, но с ногами. Короткие ноги, торчат в разные стороны. Зубы, как у пилы, треугольные. У него один зуб железный, другой костяной, третий золотой, вперемешку. Если грешника жрет, золотой зуб сияет, если праведного ест, зуб чернеет.
Ему неохота с черными зубами ходить, он праведников и не трогает. А вот вы возле развалин не валандайтесь. Коркодил вас не пощадит, враз слопает за грехи ваши тяжкие.
Разумовский собрался, было, сесть обратно в карету, но зловредная вдова пожарника Самойлиха вслед ему сказала вполголоса:
— Еще грехами нас попрекает, сам чужих кур ворует, курощуп…
Разумовский вернулся, попытался вытянуть саблю из ножен, но не вытянул
по той причине, что в ножнах у него был лишь обломок сабли, но об этом знал лишь он сам, а люди видели красивый эфес.
— Мне кур воровать нужды нет, я сам яйца несу, самолично.
— Что ты их носишь, это мы знаем, — отвечала Самой лиха, — да только на Пасху красишь или нет, нам неизвестно.