— Хорошо бы… но как мне ее забрать?
Бросить все и опять ехать в Мальмё? Нет, он не может так надолго оставить Ниллу. Но Томас Фалль неожиданно предложил другое решение:
— Я еду в Стокгольм на Вальпургиеву ночь, так что завернуть на Эланд труда не составит… оставьте мне адрес, и все.
Пер продиктовал адрес и объяснил, как найти Стенвик.
— Там три дома у каменоломни. Мой — самый маленький, — сказал он.
Он вернулся за столик. Его тарелка уже исчезла.
В половине десятого дверь в кухню открылась, и оттуда вышел человек в белой поварской куртке и колпаке. Он подошел к столу и показал Перу записку:
— Это вы писали?
Он говорил на сочном сконском диалекте. Пер кивнул, и сразу последовал второй вопрос:
— Значит, вы сын Джерри Морнера?
— Именно так. А вы — Тобиас?
— Собственной персоной. Я работал у вашего отца до того, как выучился на повара.
Физиономия Тобиаса была совершенно багровой. Наверное, в кухне очень жарко, подумал Пер. Вряд ли по какой другой причине — Тобиас выглядел совершенно спокойным.
— Я знаю… — сказал он. — Джерри называл вас Маркус Люкас.
Йесслин молча кивнул.
— Да… — сказал он после паузы. — Но с этим покончено. По-моему, шведскому порно вообще приходит конец. Почти все фильмы снимают в Калифорнии.
— А можем мы где-нибудь поговорить? Мне хотелось бы побольше узнать про своего отца…
— И поговорим, — спокойно сказал Тобиас.
Пер оставил на столе деньги за ужин, и они прошли через кухню. Чад стоял немыслимый, но кафельный пол был на удивление чистым. Он провел Пера в маленькую комнату, где почти все пространство занимали жестяные шкафы и стол со стульями. У стены на тумбочке стояла кофеварка. Полуподвальное окно было похоже на раму, в которую был заключен кусок моря, похожего на мятый лист свинца.
— Привет от Ульрики Тернман, — сказал Пер, дождавшись, когда Йесслин закроет дверь.
— От кого?
— Девушка, с которой вы вместе снимались. Это она подсказала мне ваше имя.
— Вот как? Интересно… Не помню. — Тобиас Йесслин прикурил сигарету и, подняв голову, пустил струю дыма в потолок. — Я даже не помню, сколько их было, этих девушек, с которыми я снимался. Сто двадцать. А может, и все сто пятьдесят.
Пер почувствовал, что должен бы восхититься или, по крайней мере, уважительно покачать головой, но не смог себя заставить. Вместо этого он спросил:
— И как это?
— А вы как думаете? — Тобиас слегка ухмыльнулся. — Странно, конечно… будто стоишь у конвейера, а на ленте — девчонки, девчонки… Но это давно было. Теперь я взялся за ум… а как поживает ваш отец?
— Не особенно…
— Болеет?
— Умер.
— Да что вы? Почему?