В голове мельтешила всякая всячина: отметки шариковой ручкой на карте; космическая станция в мрачной голубой комнате; запах земли, ее вкус; зуб, покачивающийся в овечьей челюсти; изматывающий бег по плато; мальчишеские ноги в окошке белого фургона; бабушка, навсегда застывшая у окна.
И этот последний образ прекратил бешеный круговорот мыслей. Бабушка ждет Билли — но она ждет и его, Стивена. Он так хотел положить конец ее страданиям, но получилось только хуже. Сейчас Арнольд Эйвери убьет его, и бабушка будет ждать их обоих до скончания века, и мама тоже превратится в бабушку и застынет у окна, не прекращая ждать его даже после того, как бабушки не станет.
А как же Дэйви? Дэйви не привык быть один, но он останется один, ведь никому больше не будет до него дела. Все, кто любил его, покинут этот мир — или даже хуже.
Стивену стало нехорошо.
Идиот. Какой же он идиот! Дебил. Дебильный идиот.
Дебильный идиот — это все равно сказано слишком слабо, но других слов не придумывалось. Вообразил, что у него все получится! Такого идиота не жалко убить! Но что будет с бабушкой, с мамой, с Дэйви, с Льюисом…
Он вдруг вспомнил, для чего пришел сюда. Зачем заварил всю эту кашу. И почему не может уйти.
Его передернуло. Правда была невыносима.
— Холодно?
Стивен вздрогнул, услышав голос Эйвери, и осознал, что дрожит.
— Да.
Пальцы так стиснули бутерброд, что прошли сквозь хлеб и ненавистный помидор.
— Дать тебе джемпер?
Стивен заметил, что бледно-зеленый свитер одного цвета со странными блеклыми глазами Эйвери. Теми глазами, в которые смотрел Билли, когда его убивали.
У Стивена перехватило горло, и лишь со второй попытки он смог выдавить:
— Нет.
Эйвери равнодушно оглядел его, и Стивен уставился на свой раздавленный бутерброд, чувствуя, как под пристальным взглядом Эйвери у него начинают гореть щеки.
Краем глаза он видел, как правая рука Эйвери высвободилась из свитера и потянулась к нему. Стивен почувствовал, что покрывается гусиной кожей, ощутив палец Эйвери на своей щеке.
— Испачкался маслом.
У Стивена закрутило в животе, он рыгнул и вспомнил, что ел помидор.
Вспомнил трусики Ясмин Грегори.
Вспомнил, как в газете писали про «выделения», которые раздражали Арнольда Эйвери сильней всего.
Чувствуя легкую тошноту, Стивен все же собрался с силами и снова откусил от бутерброда.
Эйвери отдернул руку и быстрым розовым языком слизнул масло с указательного пальца.
— А что у вас с рукой?
Льюис уставился на кровь на порванном рукаве Эйвери. Эйвери покосился на него и снова проклял себя за неосторожность. Чем он думал? Вдруг навалилась усталость, закружилась голова. Крови он потерял немного, но руку подергивало сильнее, чем вчера, — наверное, попала инфекция. Как же не повезло, черт возьми. Именно тогда, когда ему надо — позарез — быть в лучшей форме, как морально, так и физически. А теперь конопатый мальчишка так и пялился — пока что с любопытством, но Эйвери знал: от любопытства лишь один шаг к подозрению, к страху, к бегству.