Наконец пальцы Рольфа наткнулись на небольшой бугорок. Ощупав его, он обнаружил согнутую в колене ногу жеребенка, под неудобным углом перекинутую через другую. В таком положении лошадь не могла разродиться сама. К счастью, препятствие было легко устранить. Подождав, пока мышцы живота кобылы расслабятся, Рольф умелым движением, стараясь не повредить стенки родового канала, выпрямил согнутую ногу жеребенка. Затем, с началом очередной схватки, вытянул ее вперед. Кобыла возмущенно заржала и дернула головой. Танкред с конюхом еле удержали ее на месте. Нашептывая нежные слова, Рольф свободной рукой похлопал роженицу по крупу, а потом, когда схватка ослабла, подтянул к первой ноге вторую.
— Теперь все в порядке. Отпустите ее, — распорядился он, высвободив покрытую окровавленным жиром руку и отступив в сторону. Почувствовав облегчение, кобыла опустилась на бок, и через несколько мгновений на свет показались передние ноги и голова жеребенка Рольф помог новорожденному выбраться наружу и быстро очистил его тело и морду от последа, чтобы детеныш мог дышать.
— Мальчик, — удовлетворенно провозгласил он.
— Нет сомнений. Достойный наследник старика Орага, — просиял Танкред. — Взгляните, на лбу такая же отметина в форме звездочки, как и у отца.
Племенной производитель, потрясающей красоты гнедой по кличке Ораг никогда не подводил хозяина. Лорд Рольф де Бриз по праву гордился выносливым, горячим и сообразительным конем. Почти каждый жеребенок, родившийся от Орага, имел своеобразный золотисто-коричневый окрас, со временем ставший отличительной чертой Бриз-сюр-Рисла.
Едва появившись на свет, жеребенок тут же попытался подняться на шатающиеся ножки. Кобыла повернула к нему голову и ласково, словно подбадривая, заржала. Рольф, приподняв жеребенка, подвинул его ближе к матери. Обнюхав дитя, она начала энергично облизывать его сильным розоватым языком.
Сполоснув руки и надев рубашку и жилет, Рольф стоял и наблюдал, как новорожденный впервые в жизни сосал молоко из набухшего материнского соска. Убедившись, что все в порядке, он оставил обоих на попечение Танкреда, а сам зажег факел и вышел прочь.
Взобравшись вверх по лестнице, ведущей от нижнего двора к вершине холма, на которой располагался замок, Рольф задержался, залюбовавшись солнцем, восходящим над землями Бриз-сюр-Рисла. Сквозь пелену дождя все вокруг казалось зеленым: и деревенские крыши, и серые каменные выступы часовни, в которой покоился прах отца. Внизу, извиваясь, как стальная лента, неторопливо несла свои воды в сторону порта Гонфлер река Рисл. Глядя на воду, Рольф впал в необъяснимую тоску. Здесь был его дом, его наследство. Разве этого человеку мало? Или зов вольнолюбивой реки сильнее тяги к земле? Неужели это кровь викингов, текущая в его жилах, зовет в путь? Рольф жадно вдохнул морозный утренний воздух, а затем, тряхнув головой, как человек, только что очнувшийся от сна, вошел в башню. В главном зале у огня сидела кормилица Берта с его дочерью Жизелью на руках. Когда Рольф вошел, она отняла ребенка от груди и, натянув платье на одно плечо, приложила его к другой. Рольф, как зачарованный, смотрел на огромный, пронизанный голубыми жилками шар с широким ореолом и толстым коричневым соском. Покрутив головой из стороны в сторону, Жизель наконец нашла то, что искала, и жадно зачмокала. Берта бросила на лорда долгий понимающий взгляд. Он хорошо помнил ее тяжелое разгоряченное тело, лежавшее под ним на соломе, ее полные груди, мокрые от молока и пота, и ненасытное, требующее естество. Почувствовав тяжесть в паху, он попытался отогнать прочь слишком греховные для столь раннего часа помыслы.