Источник ее страха Лоуренс знал. Бедная Мэдди до смерти боялась стареть, смотреть, как уходят молодость, красота, а с ними — поклонники. Ему было больно оттого, что его жена, кажется, не понимала: кроме потрясающей красоты, она обладает чем-то большим.
Обычно Лоуренс исполнял все ее просьбы, удовлетворял малейшие прихоти. Он обожал Мэдди и не хотел потерять. Однако ее желание получить ведущую роль в «Ночной песне» превращалось в опасную навязчивую идею. В наваждение.
— Мэдди, дорогая, — сказал он как можно ласковее. — Ну может быть… может быть, действительно тебе больше не стоит играть романтические главные роли, а перейти к более зрелым ролям?
Глаза Мэделин сделались совершенно круглыми. Она уставилась на Лоуренса, будто он предложил ей самой перерезать себе горло.
— О чем это ты?
— Ну, может, согласиться с Моррисом и Стеном, сыграть Викторию?
— Мать? Ты хочешь, чтобы я играла мать?
— Дорогая, это очень глубокая роль, сама понимаешь. Ты же прекрасная актриса. За нее ты получила бы «Оскара».
Лоуренс мог не тратить слов попусту. Мэделин пришла в неистовство.
— Ты уже считаешь меня старой? Да? Говори!
— Нет, нет, моя дорогая. Конечно, не…
— Я тебе надоела. Не думай, будто я не заметила, как ты поглядываешь на других женщин. И что? Ты нашел кого-то? Помоложе?
— Мэдди, нет! Да ты что? Я же люблю тебя.
— И ты на самом деле ждешь, что я этому поверю после твоего почти откровенного признания, что я старая ведьма? И гожусь только на роли матерей и вдовствующих маркиз? Старых сушеных дур! Ладно, если так считаешь — убирайся отсюда.
— Мэдди, дорогая, ты же на самом деле не хочешь этого!
— Черта с два — не хочу! Да будь я проклята, если стану терпеть тебя у себя под носом. — Она постучала себя по груди длинным красным ногтем. — Никто ниоткуда не может выкинуть Мэделин Кэтчем. Никто! Слышишь меня? Я могу выкинуть кого угодно отсюда. Так что проваливай!
Лоуренс смотрел на нее, точно громом пораженный. Он понимал: сейчас в Мэделин вопиют ее гордость и патологический страх старения, именно это заставляло расстаться с предыдущими мужьями. Она боялась, что чувства к ней увядают по мере увядания ее красоты, и предпочитала уходить первой.
Сейчас то же самое она пыталась проделать с ним. Душа Лоуренса болела за нее, а страх и боль стиснули сердце.
— Мэдди, дорогая, но ты же не хочешь… Ну разреши мне…
— Я сказала — убирайся! Вон отсюда!
— Ну Мэдди…
— Вон! — Она схватила вазу и швырнула в него. Лоуренс нагнулся, ваза, ударившись о стену, разбилась у него за спиной. — Убирайся из моего дома! Ты мне не нужен. — Схватив статуэтку, она пустила ее следом за вазой. — Я сама достану деньги! Уходи. Уходи, черт бы тебя побрал! — Она схватила тяжелое хрустальное блюдо и бросила его. Мэдди швыряла все, что попадало под руку.