В эту минуту дверь слегка приоткрылась, и в образовавшуюся щель заглянула Эвелин.
— Время, Энтони, — сказала она. — Сейчас они начинают.
— Ты уверена, дорогая, что не хочешь остаться здесь, в холодке? — спросил он.
— Нет, — ответила Бритт, собираясь выбраться из кресла. — Я хочу пойти с тобой.
Энтони помог ей встать. Почувствовав легкое головокружение, она покачнулась и схватилась за его руку. Эвелин вошла в кабинет.
— Вы действительно чувствуете себя достаточно хорошо, чтобы выстоять всю эту церемонию? — спросила она у Бритт. — Ваше присутствие там едва ли важнее для нас, чем ваше самочувствие.
Бритт перевела дыхание. Ей не хотелось ни в чем проявлять слабость. Во все время своей нелегкой беременности она старалась держаться стойко, делала гимнастику и выполняла все предписания врача.
— Со мной все в порядке, не беспокойтесь.
— Подожди минутку, — сказал Энтони, направляясь к окну. — Посмотри-ка, отсюда все так хорошо видно. Ты можешь остаться здесь, у окна, и видеть все происходящее. Нет никакой нужды в твоем непосредственном присутствии.
— Но я хочу быть с тобой, — проговорила она, но уже не так уверенно. Перспектива остаться в помещении с кондиционированным воздухом, имея к тому же возможность все видеть, весьма соблазняла ее.
— Я думаю, вы должны остаться, — сказала Эвелин.
— Ну хорошо, так и быть. Идите, а я посмотрю отсюда.
— Садись, родная. — Энтони подвинул кресло к окну и помог ей устроиться в нем. Потом легонько поцеловал ее в губы: — Самая важная вещь на свете, — шепнул он ей на ухо, — это наш бэби.
Когда они вышли, Бритт, закрыв глаза, молилась Богу, чтобы он дал ей сил. Затем, вздохнув, стала смотреть в окно.
Народу было действительно очень много. Ряды складных стульев, подготовленных для гостей, были полностью заняты, еще больше людей стояло сзади и по бокам. Глядя на то, как многие энергично обмахиваются газетами и всем, чем придется, Бритт будто сама ощущала уличный зной…
Но вот появился ректор университета, Эндрю Макнотон, дородный человек лет пятидесяти с небольшим. За ним следом шли Энтони, Эвелин и еще несколько человек. Когда эта группа прошла на помост, до слуха Бритт донесся звук аплодисментов. Макнотон первым поднялся на трибуну, снабженную микрофоном. Она услышала его громкий голос, обращенный к публике. Он говорил о Харрисоне и его карьере политического деятеля.
Потом ректор представил Эвелин Мэтленд, и она сменила его на трибуне. Она говорила о Харрисоне с почтительным уважением, не просто как о муже, а как о деятеле, много сделавшем для людей. И говорила об этом просто, без показного пафоса, но весьма убедительно.