— Я хотел сказать химика, отец.
— Молодец, это хорошая идея. Вели позвать брата Лоренцо. Жду его через пять минут.
Монах вскоре явился. Его почти волоком притащил Франческетто, который, увидев реакцию отца, уже отчаялся выжать из своей находки хоть один грош. Сутана на монахе была покрыта масляными пятнами и во многих местах прожжена.
— Брат, я вижу, ты еще больше растолстел с тех пор, как мы встречались в последний раз. Значит, я тебе слишком много плачу. У тебя появилась возможность показать свое мастерство и не дать мне повода об этом пожалеть. Взгляни на эту рукопись и скажи, что ты о ней думаешь.
Монах взял блок страниц из рук Иннокентия и поклонился, продемонстрировав Папе живописную тонзуру. Остатки волос были местами сожжены, местами ярко окрашены какими-то ядами, а череп сверкал неестественной зеленью. Он вытащил из кармана пару сильных линз и принялся изучать странную рукопись.
— Бумага флорентийская, — пробормотал он. — Чернила венецианские, возможно полученные из сурика. Но листы склеены, ваше святейшество!
— Браво, брат мой. Я вижу, от твоих исследований есть хоть какая-то польза. Сукин ты сын! Ясное дело, склеены, затем я тебя и позвал. Ты сможешь разъединить страницы?
— Попробую, ваше святейшество, — ответил монах, удаляясь с бумагами под мышкой.
— Куда это ты собрался?
— В лабораторию, ваше святейшество. Там у меня все инструменты, растворители…
— Даже и не думай. Иди и принеси все это сюда. Книга не выйдет за пределы комнаты.
Монах бегом бросился из комнаты и сразу вернулся, принеся с собой и разложив на столе несколько ампул и какие-то цветные брусочки с кислым запахом. Франческетто уселся на ступеньку под окном и принялся ножом остро затачивать кончик палочки, которую нашел в дровах возле камина, при этом рассеянно наблюдая за движениями монаха. На лице его играла угрожающая улыбка. Монах побледнел, весь затрясся и уронил одну ампулу. Ее содержимое, шипя, разлилось по столу.
— Осторожно, скотина ты этакая! — крикнул Иннокентий.
Монах вытер стол тряпочкой, но при этом обжег себе руку. Затем он стал растворять один цветной брусок в какой-то жидкости. Обожженная рука покраснела и, видимо, сильно болела.
Наблюдая за движениями монаха, все более слабыми и неуверенными, Иннокентий нахмурил брови.
— Постой, — сказал он. — Что у тебя с рукой?
— Ничего, ваше святейшество, благодарю вас, не беспокойтесь.
— Я волнуюсь не за тебя, а за книгу. Покажи-ка!..
Монах протянул понтифику руку, и у того от изумления расширились глаза. С ладони свешивались лоскутки кожи, а под ними обнажилось мясо.