Естественно, моя семья отреагировала на подобный выпад весьма негативно, и горе-жениху досталось от братцев по загривку. Так вот, после этого он пустил мерзкий слушок: мой папа отмажет от армии любого, кто обратит внимание на его неприглядную доченьку. Теперь понятно, почему я стала излишне популярна и почему так жестоко обходилась с претендентами?
Иалона
Я стояла у окна, смотрела на пылающий город и готовилась мужественно принять неизбежное. Все кончено. Пал последний оплот нашей защиты – дворцовая цитадель. Три дня воины стояли насмерть. Три дня лилась кровь и полыхало зарево пожаров.
Мы проиграли.
Дворец опустел. Разбежались испуганные слуги, убиты доблестные защитники замка и мои близкие… При мысле о семье из груди рвалось глухое рыдание. Вопреки лживым предсказаниям и благоприятным прогнозам астрологов, королевская фамилия Лайе перестанет существовать. Вслед за мною вся страна станет на колени перед зловещим Черным Властелином.
Сухой горячий ветер осушал мои жгучие слезы.
Одинокая принцесса, любимица народа, 'златокудрая дева Лайе' осталась военной добычей в руках грозного победителя.
'Что теперь со мной будет? Какова моя дальнейшая судьба?', – в безумном страхе я ждала прихода жестокого завоевателя. Хлопнула дверь. Вошел Он. Кондрад, бесчеловечный палач моих близких, мой тюремщик и будущий господин. С чего Черному Властелину церемониться с пленницей, соблюдая этикет? Отбросив со лба вьющиеся черные волосы, Кондрад мрачно сообщил мой приговор:
– Вытереть слезы! Помыться! Привести себя в надлежащий вид и надеть самое лучшее платье! Завтра по своей воле или против нее, ты принесешь мне клятву послушания и верности. Антураж на твое усмотрение – в парче и бриллиантовом гарнитуре или с рабским ошейником на шее. Ты поняла? У тебя нет выбора, принцесса. Я давно решил: в моем наследнике будет течь твоя кровь, а смуты и заговоры мне не нужны. Какое решение ты примешь?
Я остолбенела: 'Мне ли, гордой дочери королей, носить рабское ярмо? Но и покориться убийце отца и матери, дорогих моему сердцу людей, тому, кто поставил мою родину на колени, невозможно. Что я могу? Ничего. Только рыдать и от горького бессилия в отчаянии биться головой о стекло. Кого может попросить о спасении хрупкая, слабая девушка? Только богов. Но услышат ли они мой слабый голос?' С этими тоскливыми мыслями я присела в реверансе, обращаясь с просьбой:
– Перед тем, как я приму решение, будет ли мне дозволено провести ночь в молитвах?
Я наблюдала за Кондрадом из-под опущенных ресниц. Он бросил на меня надменный взгляд, подумал и кивнул: