Спустя два дня в дверь дома Роберты Стрикленд вошел Томас. Кейт теперь жила здесь. Миссис Стрикленд обратилась к ней только с одной просьбой: встретиться с Томасом и принять окончательное решение по поводу ребенка.
Накануне Роберта предложила, что они с Энджи уйдут из дома, чтобы не мешать этому разговору, но Кейт не согласилась. Зная горячий нрав Томаса, она предпочитала, чтобы Энджи с матерью были рядом с ней.
Кейт сидела в гостиной. Томас с непроницаемым лицом стоял перед ней спиной к камину. Он был, как всегда, великолепен: ему очень шли джинсы и серо-голубая рубашка. Волосы слегка растрепались, словно он забыл их расчесать, но Кейт подумала, что от этого он становится только привлекательнее.
Сама она выглядела далеко не лучшим образом, хотя надела лиловые брюки и нарядную блузку — последний подарок Роберты. Это не помогло. Она чувствовала, что похожа на жалкую серую мышь.
Когда их глаза на мгновение встретились, у Кейт екнуло сердце. Она едва удержалась, чтобы не вскочить и не броситься ему на шею. Однако холодное равнодушие Томаса не располагало к этому. Он прислонился к каминной полке и всем своим видом изображал скуку.
Кейт вся напряглась. Она боялась, что ей станет плохо, но не из-за ее положения, а из-за близости Томаса, который отгородился от нее непробиваемой стеклянной стеной.
— Ну, Кейт, в чем дело? — нетерпеливо спросил он, враждебно оглядывая всех троих.
Она прекрасно понимала, каково ему сейчас. Он чувствовал, что основательно влип, и хотел поскорее покончить с неприятным разговором.
Как Кейт и предполагала, он согласился на эту встречу с крайней неохотой. Когда она позвонила, Томас, не давая ей раскрыть рта, спросил, сделала ли она аборт. Она отказалась обсуждать это по телефону и решительно потребовала скорейшей встречи.
Ему пришлось согласиться. Кейт предвидела, что его насторожит присутствие Роберты, и не преминула подчеркнуть, что на этом разговоре настояла миссис Стрикленд.
— Кейт, милая, скажи ему все, что собиралась, — голос Роберты прервал затянувшуюся паузу.
— Что же ты собиралась мне сказать? — поторапливал Томас.
— Собиралась сказать, что… я… не пойду на аборт.
В комнате снова наступило тягостное молчание. Казалось, никто из них не слышит даже шума проносящихся мимо дома машин.
Неожиданно для всех на лице Томаса заиграла кривая улыбка:
— Я обо всем рассказал своему старику.
— Кому-кому? — в тоне Роберты сквозило ледяное неодобрение.