- Послушай, Коля, а с Викторией у тебя ничего не было?
- С какой Викторией?
- Воробьевой.
- А, бухгалтерша… Да мы были едва знакомы.
- Тогда как она попала в эту компанию?
- Не знаю. Честное слово, не знаю. Мать никогда не упоминала о Виктории. Да она вообще не знала о ее существовании!
- Как же так? Зачем же она тогда ее убила?
- Вы мне не верите, что ли?
- Да верим, - сказал Алексей. – Верим. Только доказательств у нас маловато. С Анной Валентиновной нельзя сейчас поговорить. Она никого не узнает. А ты сам-то пытался узнать у нее правду?
- А то нет. Я спрашивал: «Мама, ты убила Лилю и Марго?» Она только смеялась в ответ. Так странно смеялась.
- Послушай, ну а туфли никакие из дома не пропадали?
- Туфли? Какие туфли? – растерянно спросил Лейкин.
- Ее туфли. Сергей, где они у тебя? Покажи Кольке.
Барышев, сопя, полез в какой-то шкаф. Положил на стол коробку:
- Вот. Смотрите.
Лейкин уставился в коробку.
- Да ты возьми в руки, - сказал Алексей. – Они не кусаются.
- Да я и так вижу, что не матери. Не похожи, по крайней мере.
- Почему?
- Она не любила женственную обувь.
- А эти разве женственные?
- Ну, не очень. Обычные. Но все равно не то. Не в ее стиле. Да и зачем ей зимой таскать с собой какие-то туфли?
- Это правильно. Но все равно ничего не доказывает. Знаешь, Коля, мы тебя задерживать больше не будем. Поезжай в больницу. Если Анна Валентиновна придет в себя, мы попробуем с ней поговорить.
- Значит, я могу идти?
- Можешь. Только не бери, ради Бога, больше на работу девушек с «цветочными» именами. Не надо. А то, действительно, можно подумать, что ты маньяк.
- Это для красоты. Я люблю красоту. Но сам, почему-то, ничего не могу для нее сделать.
- В смысле? – удивленно спросил Алексей.
- Я еще про «Нежность» хотел рассказать.
- Потом. Про нежность потом.
- Но меня совесть мучает.
- А меня мучает мысль о твоей матери. Сергей, подпиши ему пропуск.
- Под подписку? – деловито спросил Барышев.
- Как знаешь. Ты у нас начальник, - усмехнулся Алексей.
Когда Лейкин ушел, он сказал задумчиво:
- Вот тебе и резеда.
- Что? – удивленно переспросил Барышев.
- Желтый цветок, говорю, это всегда разлука. Или измена. Словом, ничего хорошего нет в желтых цветах.
- А при чем здесь Лейкин?
- Не Лейкин, а его мать. Почему-то с самого начала я воспринимал ее в желтом цвете.
- Неужели же все кончилось? А, Леша?
- Трудно сказать… Мы еще в одно место собирались.
- Да. Поехали. У меня все равно машина на вашей стоянке. Вот и побеседуем с гражданином. Как там его? – Барышев полез в карман за блокнотом.
- Михалыч. Коновалов Альберт Михайлович.