— Слушаюсь, господин полковник!
Через несколько минут эскадрон «Молния» появился у дома губернатора. Широко распахиваются ворота, из глубины двора, мягко шурша шинами, выезжает автомобиль.
— Эскадрон, сми-ир-но!
Кавам-эс-Салтане приветливо машет нам рукой и что-то говорит шоферу. Автомобиль останавливается.
— Вы здесь старший, господин ождан?— обращается ко мне губернатор.
— Так точно!
— Вам объяснили, что вы должны делать?
— Так точно, господин губернатор!— бодро отвечаю я и чувствую: на моем лице блуждает ехидная, злорадная улыбка.
— Вот и прекрасно! Слава аллаху!— Кавам-эс-Салта-не, кажется, не придал значения выражению моего лица.— Выполняйте задание, господин ождан.
— Слушаюсь!
В Ахмедабаде, в живописном дачном местечке в окрестностях Мешхеда сегодня торжества по случаю новруза. От Мешхеда до Ахмедабада нет и фарсаха пути, но дорога очень пыльная, утомительная. Я смотрю на бурые от пыли лица своих джигитов и думаю: «Дай этим ребятам волю, они такие б именины устроили тебе, господин губернатор!..»
...За праздничным столом текут испанские, французские вина и коньяки. Один за другим раздаются тосты.
— Я поднимаю бокал и пью за вечную дружбу Ирана и королевы Великобритании!— слышится вкрадчивый возглас.
Между тем мы оцепили дачу плотным кольцом. Я объезжаю эскадрон, из-за высокого каменного забора слышны возбужденные голоса подвыпивших фаворитов губернатора. Мой Икбал гордо вышагивает по извилистым узким улочкам.
Где-то здесь, в Ахмедабаде враги расстреляли Ходоу-Сердара. Может быть на одной из этих глухих улиц?!
«Ты еще ответишь, кровавый губернатор, за это!» — хочется крикнуть мне пирующим негодяям.
...В Мешхед мы возвратились под вечер. Над городом висели тяжелые тучи. В горах то и дело вспыхивали молнии и погромыхивало, но дождя не было.
Наша процессия следует по проспектам и улицам Мешхеда. Подвыпивший Кавам-эс-Салтане истуканом сидит в открытом автомобиле. Я ближе всех к нему. Мой Икбал натягивает поводья,— готовый вырваться вперед, обогнать автомобиль.
От самого Ахмедабада я изучаю складки на жирном бритом затылке губернатора. Гнев переполняет мое сердце...
У здания, в котором разместился штаб девятого режмана хорасанской жандармерии, нас останавливает повелительный окрик Таги-хана. — Стой!
Генерал вышел на балкон и поднял правую руку. Машина остановилась. Кавам-эс-Салтане раз за всю дорогу медленно повернул голову в сторону Таги-хана. Лицо повелителя выражало полнейшее недоумение. Я видел, как быстро-быстро задергалось в нервном тике верхнее веко правого глаза Кавам-эс-Салтане.