Одним словом, после нечеловеческих пыток Германа отпустили. Это был уже апрель 1945 года. Трудно понять, как он все это выдержал. Врачи, которые его обследовали после этой истории – а длилась она почти пять месяцев, – говорили, что он и года не протянет. Искалечили его страшно… Но Герман выжил и создал-таки свой архив. Он никому его не показывал все эти годы. Даже мне, хотя я знал эту историю в подробностях от самого Германа.
– А что стало с его пациентами?
– Разбежались кто куда – главным образом в Латинскую Америку, Австралию и Южную Африку. Кого-то из них позже арестовали, кто-то умер своей смертью. Но, как ни странно, ни в одном из случаев не возникло имя доктора Шевалье. Может быть, как раз потому, что попадались эти наци вовсе не из-за Германа, и это было лучшим подтверждением, что он продолжает хранить свою тайну. Да, кстати, – оживился Якобсен, – в этой истории есть еще одна немаловажная деталь: буквально через неделю после того, как Шевалье был отпущен домой, появилось сообщение, что погиб Бруно Мессер. Самолет, на котором он пытался пересечь Атлантику, был сбит американцами. Обломки упали в океан. Никому из пассажиров и членов экипажа спастись не удалось…
– Все это, конечно, очень любопытно, – задумчиво произнес Каленин, – только я одного не пойму: зачем и кому нужен этот архив сегодня? Меня, если верить докторше, чуть не искалечили из-за него. – Каленин машинально потрогал опухоль, которая инородным телом висела на щеке и, казалось, делала правую часть головы тяжелее левой.
– Герман рассказал мне про архив лет десять назад, – отозвался Якобсен. – Он долго хранил свой секрет и раскрыл только тогда, когда, как он полагал, эта ситуация потеряла всякую свежесть.
– Неужели у него никогда не возникал соблазн отомстить обидчикам?
– Не возникал! Напротив, когда я однажды намекнул, что мог бы предать эту историю огласке и начать искать его клиентов, доктор буквально взял с меня страшную клятву, что я не стану этого делать.
– И почему, как вы думаете?
– Думаю, из-за Вилли! Он же все эти годы знал, где тот скрывается. Но, представьте себе, где-то за год до смерти он неожиданно резко изменился. Стал замкнутым, скрытным, раздражительным. И, наконец, как-то признался мне, что у Вилли большие проблемы, в которые каким-то образом втянут и он, Герман. Что произошло – я не знаю. Но было видно, что его что-то очень сильно угнетает. И только накануне своей странной смерти он вдруг просветлел, стал веселым и жизнерадостным. А потом… потом случилось это несчастье. И, черт побери, чует мое беспокойное сердце, что этот архив имеет прямое отношение к его смерти. Вот почему я стал его искать.