– Степушка, сестрица! Подруженька любимая! Отдай мне моего мужа, Христом-Богом молю! Глядишь, тебе зачтется. Оставь меня с ним вдвоем, чай, как-нибудь разберемся да помиримся. А сама беги. Ты молодая, ты свое счастье найдешь. А мне пусть сбудется то, что на роду написано. Убьет меня Никита – ну, знать, судьба. А может, и смилуется он, отомрет душой, когда увидит Николушку нашего и поймет, что для меня это свет в окошке. Разве он враг своему сыну? Разве захочет лишить его любви да ласки?
– Погоди-ка, – нерешительно пробормотала Стефка. – Ты что, хочешь, чтобы я оставила тебе сына?
– Да разве ты любишь его так, как я? – просто, грустно спросила Ефросинья. – Он тебе докука, зло неизбежное, а я за него всю кровь дам из себя выпустить.
– Но как же так? Как же так? – шептала Стефка.
Ефросинья ничего не отвечала – только стиснула руки у груди и истово поглядела на Стефку огромными синими глазами, которые враз обметало темными тенями, так что они казались черными.
– Куда же мне… куда я… – растерянно твердила Стефка.
– Со мной бежим! – вдруг выкрикнул Егорка. – Я ведь из полка ушел – мне самое малое плетей отведать несчетно, а то и голову сложить. Я и сам бежать думал, так иди со мной. Скроемся в Калугу, а не хочешь, уйдем куда глаза глядят, куда пожелаешь! Я тебя всю дорогу на руках понесу, ветру на тебя не дам венути. Жизнь ты моя драгоценная, мне без тебя хоть в петлю. Бежим со мной, Степушка, красавица, любезная душа!
– Езус Кристус, – выдохнула Стефка на своем полузабытом наречии. – Матка Боска!.. Да разве ж я смогу?!
– Сможешь, – Ефросинья поднялась с колен и обняла подругу. – Сможешь, куда ж ты денешься!
Сентябрь 1608 года, Любеницы – Царево-Займище – Тушино
День лучился синевой небес, сиял высоким ослепительным солнцем и звенел журавлиными кликами.
Марина вскинула голову и засмотрелась в вышину. Чудилось, там, неведомо где, не птицы кричат прощально, улетая на юг, а незримый звонарь перебирает на все лады колокола. Ах, как же звенела колоколами – малиново, сине, щемяще! – Москва все те майские дни, когда жила там Марина! Сначала колокола приветствия – оглушительные, радостные; потом трижды в день размеренные переборы в Вознесенском монастыре, где она со своими дамами провела неделю накануне венчания, потом само это венчание – и исполненный счастливых надежд перезвон, который не утихал, чудилось, до той ночи на 17 мая, когда сменился мятежным набатом. Это был погребальный звон – ведь в ту ночь и рухнуло ее счастье, в ту ночь Димитрий только и успел крикнуть ей: «Сердце мое, зрада!»