– Я беременна, – холодно сообщила Марина. – Тому уже два месяца.
– А кто отец? – равнодушно спросил Димитрий.
Готовая к этому вопросу, Марина приняла оскорбленный вид:
– Еще раз прошу вас быть бережнее, государь. Я ваша жена, а значит…
– Ни хрена это не значит! – усмехнулся Димитрий. – Жена, жена… От кого нагуляла, говорю?
Марина задохнулась.
– Как вы смеете?! – взвизгнула Барбара, теряя голову.
– Ну я же сказал тебе, старая корова: молчи! – косо, бешено глянул на нее Димитрий. – Давно у меня рука чешется задать тебе хорошую трепку, а то и вовсе наколоть на пику. Выблядок твоей госпожи – не мой. У меня детей быть не может, вот что. Я это давно знаю, уж который год. Сколько ни сеял направо и налево, ни одно семя не взошло. Значит… Значит, я бесплоден, а наша царица оказалась шлюхой.
Он какое-то время смотрел в помертвелое лицо Марины своими бледно-голубыми глазами, потом ухмыльнулся.
– Ладно, живи вместе со своим ублюдком. Я даже рад… У царя должен быть наследник! Буду растить как своего. Только при одном условии: жить будешь на моем подворье, но в отдельной хоромине. И мне больше не перечь. А также если ты, Варька Казановская, дрянная баба, пикнешь гнилое слово при мне или со Степушкой неласково обойдешься, – он покосился на бледную, молчаливую Стефку, которая во время этой перепалки не знала, куда глаза девать, – я из твоей госпожи ее пащенка кулаками выбью. Поняла? Вот такое мое условие. А теперь, государыня-царица… – Он отвесил шутовской поклон: – А теперь ответьте великодушно, согласны ли вы по-прежнему играть со мной в эту игру или пожелаете воротиться к вашему любовнику?
Марина стояла такая же бледная и неподвижная, словно жена Лота, превратившаяся в соляной столб.
Придется согласиться с этим новым унижением. Сейчас нельзя, ни в коем случае нельзя восстановить против себя Димитрия. Иначе он выгонит ее, вышвырнет вон, откажется признать ребенка. И тогда шлюхой прослывет не Стефка, а она, Марина Мнишек, русская царица! Нет, нельзя допустить это!
И, к великому изумлению Барбары, которая уже предвкушала отповедь, которую панна Марианна даст своему обнаглевшему супругу и его любовнице, Марина поклонилась Димитрию, бросила короткое, но веское: «Да!», повернулась и вышла, не ответив ни единым словом.
Ее так и трясло; пока спускалась с крыльца, ноги не попадали на ступеньки. Барбаре, которая и сама еле двигалась, пришлось подхватить госпожу под руку, чтобы не упала. Когда Марина медленно, пошатываясь, переходила через двор, у калитки вдруг сделалась какая-то суматоха.
– Государыня! – послышался истошный крик. – Государыня Марина Юрьевна! Не вели казнить – вели слово молвить!