День за днем жизнь новой ячейки общества принимала общепринятую для пролетарских слоев норму. Утром на работу, вечером — телевизор, по пятницам и выходным — гости и выпивка. Владимира такая житуха вполне устраивала, Катерина же другой и не знала. Все были вроде, как и довольны. За исключением одного момента. Тень на безоблачное семейное счастье накладывали дети. Точнее — их отсутствие. Ковалев жил с женой третий год, а долгожданная беременность все не наступала. Что-то здесь было не так.
* * *
Кого винить в том, что детей у них не было, Владимир, конечно же, догадывался. Естественно, Катьку. Редко, но подлые мыслишки, как жуки-короеды, начинали разъедать сознание: «Эта пройдоха, наверное, залетела с кем-то до меня, а потом аборт сделала. Вот и не может забеременеть». Потом давал назад: «Нет. Не могла она. А если б и было такое, обязательно по пьяной лавочке душу раскрыла». Но жуки-короеды не отступали, точили и разъедали семейное дерево. И Ковалев однажды не выдержал, выпустил их из себя. Рубанул и сразу замолк. Катюха — тоже: «Как он мог»?! Но в себя пришла быстро.
— А ну-ка повтори, что ты там в своей башке надумал?!
Решимости повторить у него не хватило. Он что-то пробормотал, вроде — «ладно, проехали» и поспешил выйти покурить. Но Катюха не проехала и не забыла. И без того, сомневавшаяся в собственном здоровье, она почувствовала себя оскорбленной. Может, у нее и есть проблемы «по женской», но аборта она не делала. А вот с Володькой, еще разобраться надо — какой заразой он переболел?!
Проверить, кто прав, а кто виноват — удалось быстрее, чем она могла подумать. Помог случай, нежданный и, для нее, почти шоковый.
В общаге, в другом конце коридора, крайнюю к туалету, комнату занимал художник их жилконторы — 57-летний дядя Миша. Талант живописца, в юности открывшийся в нем, со временем растворился в сорокаградусном растворе этилового спирта, а сам дядя Миша превратился в обыкновенного алкаша. Поэтому вместо нетленных шедевров современности он малевал агитационные плакаты и безбожно пил. Пил так, что никто его запои терпеть долго не мог. Вот и жена его, прожив с ним почти 25 лет, сдалась — подала на развод и добилась своего. Дядя Миша собрал вещи и поехал в общагу. Единственно, что связывало бывших супругов — взрослый сын Виктор. Но Виктор, тоже художник, давно уже жил в Москве и потому вниманием родителей не баловал. В редкие моменты, когда он все-таки приезжал, то, остановившись у матери, обязательно навещал и отца. И не только навещал. Наследственная тяга к алкоголю, пусть и не такая губительная, вынуждала Виктора удовлетворять ее. В родной город он за этим и приезжал: оторваться и бухнуть вволю, называя свой вояж поездкой за релаксом. Появляясь на пороге отцовской комнаты, столичный гость неизменно приносил с собой литр, а то и два, дефицитной в те времена, водки. Для разогрева.