— Да — на ночь должно хватить, — Пашка одобрительно мотнул головой.
— А теперь… — Пыха замолчал, оттопырил карман куртки и показал оттуда кусок скомканного целлофана. — Паш, будешь?
— Лафу?!
— Угу.
— Давай. — Пашка согласно кивнул.
Грязные пальцы потащили целлофан наружу, а следом и желтый тюбик с черным ребристым колпачком.
— Сейчас, все сделаем.
Аккуратно, расглаживая складки, пацан прижал целлофан к земле и принялся давить на него «дороги». Но клей из тюбика ровно ложиться не хотел. Нервничая, Пыха морщил широкий нос, высовывал кончик языка и непроизвольно кусал его. Резкий запах уже щекотал ноздри и, хотелось побыстрее вдохнуть его полной грудью. Не вытерпев, Пыха вывернул целлофан с клеем и прильнул к пакету всей физиономией.
— Пыха! Э! — Макс уже не глотал, а ел по чуть-чуть, растягивая удовольствие. — Не груби! Сейчас весь кайф в одного срубишь!
Но Пыха его не слышал. Или не хотел слышать. Прикрыв веки, он тянул изнанку пакета в себя. Вдох-выдох, вдох-выдох, легкие быстро наполнялись дурманом. Через пару минут, глаза беспризорника закатились, лицевые мышцы расслабились, а губы приобрели бледно-синий цвет.
— За-ши-бись! — Он поднял лицо и, как священник на службе, заговорил нараспев. — Кто там е-ще?!
— Мне давай. — Пашка взял пакет и, не раздумывая, сунул в него чумазую рожицу. Открывая рот, теперь и он старался ухватить пьянящий аромат. Но дурман, как змей, и без того легко вползал в легкие, в кровь и в детское сознание. Пашка невидяще посмотрел на Максима и глупо улыбнулся.
— Бля, кайф. Меня песец, как накрыло.
Желая что-то добавить, мальчик открыл рот, но слова, как лава в жерле вулкане, застряли в горле.
— Во пацана нахлобучило! — Пыха заржал неестественным смехом. Повернувщись, Пашка сфокусировал на нем взгляд и улыбнулся еще шире. Пыха продолжал гоготать. Не понимая отчего, Пашка хохотнул тоже, потом еще и еще, и уже через минуту весь сотрясался в коликах охватившего его веселья. И только Максим, словно отставший от поезда, пассажир, все еще был здесь — на земле. Он сунул в рот последний кусок, поднялся и быстро подошел к Пашке.
— Дай мне.
Натянув пакет по самые уши, большими глотками Максим стал тянуть в себя запах. Щекоча ноздри, дурман врезался в легкие и уже по проторенному маршруту, через русла вен достигал сознания. Пьяня хмельным угаром, пленял, придавая ощущение вовзрата некогда потерянной эйфории. Максим закрыл глаза: «Кайф! Так бы и остался жить в нем. Навсегда». Но наслаждению кто-то помешал. Его дергали за плечо, гнусавили и заставляли вернуться в рельность. Максим прислушался. Гнусавый голос принадлежал Пыхе.