И еще одно дело сделал. До сих пор не знает — правильно ли.
Уговорила его Майка сдать анализ на ДНК.
Медсестра поскребла ватной палочкой у него во рту и положила забранный биоматериал в надписанную пробирку.
— Ну, и зачем тебе это? — после, уже в аэропорту, допытывался Чистов. — При любом раскладе твой отец — я.
— Ты, ты, не переживай, — отшучивалась дочь.
Но — как-то напряженно.
— Тогда зачем время терять?
— Пап, а если биологический отец все же этот мужлан?
— А что это меняет?
— Не знаю, — задумалась Майка. — Но что-нибудь да меняет. Вот отпишет мне свое наследство — и что я с ним буду делать?
— Отдашь в какой-нибудь фонд. Желательно не в наш, чтоб не разворовали.
— Это вариант, — согласилась дочка. — Вот только…
— Что — только?
— Сдается мне, кроме меня, у него и нет никого.
— А Катя? — вырвалось у Чистова. Басаргина он пока не был готов жалеть.
— Это ненадолго, — жестко сказала дочка. — Мама просто сглупила. Она не привыкла принимать важных решений, кроме рабочих. Вот и сглупила.
— Твоими бы устами… — вздохнул Чистов.
— Папик, а ты ее не жди, — вдруг спокойно сказала Майка. — Она, конечно, вернется, но ты не жди. Ты ведь самодостаточный. И пусть все это увидят.
— О господи, о чем папа с дочкой разговаривает, — ужаснулся Владимир Сергеевич.
— Не переживай, — успокоила его Майка. — Еще молодой папа с уже взрослой дочкой.
Он обнял дочку и поцеловал ее в затылок.
— Ты попробуй все же помягче рулить, ладно? — попросил Чистов напоследок. — Дай парню шанс.
— Не бери в голову, папик, — улыбнулась Майка. — Все под контролем. И еще знаешь что?
— Что, дочка?
— Спасибо, что приехал. И вообще спасибо.
— Вообще — пожалуйста, — засмеялся Чистов. — Береги себя.
Он повернулся и легкой походкой зашагал к стойкам регистрации.
Потом обернулся, помахал рукой.
Майка помахала в ответ.
Странно, но путешествие в Нью-Йорк в известной мере успокоило и самого Чистова.
Главное — он убедился, что его дочка хоть и находилась в слегка растрепанных чувствах, однако вполне могла постоять и за себя, и за своего еще не родившегося сыночка.
А значит, теперь можно подумать о себе.
Это был его постоянный жизненный алгоритм: сначала — о детях, потом — по остаточному принципу — о себе.
Думать о себе предстояло в нескольких аспектах сразу. И первый был сколь банален, столь же и неотвратим — деньги.
Текущий финансовый вопрос остро не стоял: и поступления были, и расходы легко минимизировались. Скорее, если думать о финансах, то следовало принимать какие-то перспективные решения. Коль жизнь начала меняться так стремительно, Чистов не собирался останавливать этот процесс.