Уроки любви (Бояджиева) - страница 5

Он робко поцеловал ее, отметив загрубевшую кожу и коротко остриженные, без признаков особого ухода, ногти.

— Как будет угодно, мадемуазель… Если позволите, вопрос: почему вы не бросили… Анастасию Васильевну, когда все было так опасно, так страшно?

— Она была обречена, Степан, заболев этой странной болезнью за границей. Она умерла тяжело, каждый день ощущая, как разлагается ее тело, гибнет красота. — Гостья задумалась. — Она и в самом деле была хороша. Я видела портреты, висящие в этом доме. Мне ведь так и не довелось увидеть настоящего лица Анастасии Васильевны — без отеков и вздувшихся водянок… таких лиловых, сочащихся сукровицей пузырей… — Женщина с тяжелым вздохом опустила траурные ресницы. — Мне-то самой ничего не страшно — ни чумы, ни пули, ни пламени. Говорят, заговорена я, от рождения под чьей-то могучей защитой состою… Да к тому же у меня и знаки есть. Приглядись-ка получше.

Она спустила с плеч мягкий халат, и Степан, приблизив подслеповатые глаза, разглядел на матовой персиковой коже несколько темных, с гречишное зерно, родинок.

Глава 2

Рожала Анюта Климова на нарах в пересыльной одесской тюрьме. Не ждала еще срока, а подоспели схватки в самую полночь. Надзирательница только замком лязгнула и орать запретила, — «Неча блажить, придурошная. В лазарет тебе рано. А будешь горло драть — пошлю сортир драить».

Бабка-цыганка, ходившая из жалости за беременной женщиной, приняла новорожденную и тяжело вздохнула — не нравилась ей вся

???

Пасмурным мартовским утром у комфортабельного особняка в тихом квартале Парижа остановилась наемная коляска. Пожилой, но расторопный дворецкий помог выйти молодой даме и подал знак горничной перенести в дом небольшой саквояж. Дама произнесла короткое приветствие и огляделась.

В каменных вазонах у солидного подъезда розовели кустики маргариток. Крупные почки сиреневых кустов, растущих вдоль ограды, унизывали хрустальные капли, то ли с праздничной, то ли с печальной торжественностью. Побегдамой была, очень немецкую речь употреблять любила. Да что слова-то… Не было слов… Поклялся мой разлюбезный на образа. что повенчаемся и увезет он меня в свою неметчину.

Через неделю снялись они с якоря — и поминай, как звали. бабы в нашей прачечной смеялись, — «ох, говорили, нехристь, и только над образом твоим посмеялся, и никогда здесь больше не объявится». Ан нет. Гляжу, — стоит у мола ихний «Кайзер Вильгельм». Кинулась я жениха встречать, а он от меня прочь, словно чумную увидел — живот-то уже платьишко вовсю раздул… Ну что тут… Выследила я Эриха своего в темном переулочке и ножичком, что у сапожника взяла, прямо в сердце вдарила… Только не судьба мне убивицей стать. Ожил… А меня и дите будущее проклял…