И только глаза он признал в незнакомце. Глаза человека, решительно настроенного исполнить свой долг. Правда, сейчас он был не так уж уверен, что это действительно его долг.
На секунду он задержался возле двери Кьяры. Искушение было велико: он даже потрогал в кармане ключ. А как же обещание отпустить ее, которое он дал себе всего час назад?
Пустой звук?
Все же какое-то чувство связывает его с цыганкой. Их захлестывает море эмоций — бушующее море, полное невероятных опасностей. И он осознавал, что не отпустит ее, пока не доберется до самых глубин этого моря.
Возле ворот, ведущих к воде, он увидел Томмазо, разговаривающего со слугой.
— Подожди меня у площади Сан-Марко, Томмазо. Я пройдусь пешком.
Может, прогулка успокоит его нервы, прояснит голову. После того как вчера он встретил здесь Кьяру и провел ночь, держа ее в объятиях, он чувствовал себя так, будто идет по раскаленным углям.
Открыв дверь в глубине двора, он вышел на узкую улочку и не заметил, что кто-то наблюдает за ним из соседнего подъезда.
* * *
Маттео был доволен. Всю свою жизнь он только и делал, что пытался предугадать реакцию Луки, и редко ошибался. Правда, одна ошибка ему стоила слишком дорого. Маттео никак не предполагал, что Лука его предаст и он окажется в руках правосудия. Маттео, конечно, знал о чувствах Луки к малютке Антонии. Поэтому-то и сделал то, что сделал. Но уж никак не ожидал, что мстительное желание брата засадить его в тюрьму окажется сильнее братских уз. И Лука за это поплатится.
Маттео позабавило открытие, что Лука так же предсказуем, как в юности. Ему всегда удавалось вовлечь брата в какую-нибудь проделку, стоило только подвергнуть сомнению его готовность к непослушанию, а пару раз — совершить и настоящее преступление. Вот и сейчас он был уверен, что Лука не воспользуется гондолой, потому что после вчерашней ночи ему надо будет пройтись пешком и поразмыслить.
Когда шаги Луки затихли, Маттео довольно легко подобрал ключ к двери во двор и вошел, никем не замеченный.
Прикрыв маску плащом, он прошел мимо слуги, менявшего факелы. На лестнице ему уступила дорогу служанка, присевшая в поклоне и призывно стрельнувшая глазками.
Минуя зал, в котором устраивались балы и всяческие увеселения, Маттео поднялся в жилые покои. Коридор был точно таким, каким он его запомнил: портреты предков на стенах и горшки с олеандрами, за которыми ухаживала Эмилия.
Он скучал по этому дому. Хотя здесь его ругали за шалости, хотя доброжелательный Лука всегда затмевал его своей мягкостью, это был его дом, принадлежащий ему по праву рождения. Теперь у него больше нет дома. Но и у Луки его не будет, злобно усмехнувшись, подумал Маттео.