Меррипен прижал Уин к стене оранжереи, стремясь к максимальной близости. Она вздрогнула, когда ее обнаженные плечи коснулись оконного стекла, кожа покрылась мурашками. Стекло холодило… Но его тело было таким горячим, а рот обжигал. Его губы жадно скользили по ее горлу, груди, пока не добрались до кромки декольте.
Меррипен двумя пальцами отодвинул лиф платья и погладил мягкие, прохладные полушария ее груди. Но этого все еще было недостаточно, и он нетерпеливо рванул чашки ее корсета вниз. Уин закрыла глаза, то ли протестуя, то ли пытаясь справиться с дыханием.
Меррипен удовлетворенно заворчал, глядя на ее освобожденную грудь. Он приподнял девушку, почти отрывая от пола, и по очереди коснулся губами маленьких вершинок.
Уин закусила губу, чтобы сдержать рвущийся из горла крик. Каждое прикосновение его языка вызывало жар, который охватывал ее всю, - от макушки до пальцев ног. Она обхватила ладонями его голову, - одна рука так и осталась в перчатке, другая - обнажена, откликаясь на ласку его рта; тело выгнулось дугой.
Когда ее соски набухли и запульсировали, он проложил поцелуями обжигающую дорожку к нежной шее.
- Уин. - выдавил он глухим голосом. - Я хочу… - Он проглотил то, что хотел сказать, и снова поцеловал ее, лихорадочно и глубоко. Его пальцы принялись ласкать упругие вершинки груди. Он мягко сжимал и поглаживал их до тех пор, пока она не начала рыдать и корчиться в его руках от невыносимого удовольствия.
И вдруг, внезапно и безжалостно, все закончилось. На мгновение он замер и затем стремительно оторвал девушку от стеклянной стенки, прикрывая своим телом. Так, словно стремился спрятать ее от какой-то опасности. Тихое проклятие сорвалось с его губ.
- Что… Каждый звук давался Уин с трудом. Она чувствовала себя так, словно очнулась от глубокого сна, мысли расползались. - Что случилось?
- Я заметил движение на террасе. Нас могли увидеть.
Это вернуло Уин некое подобие спокойствия. Она отвернулась от Меррипена и принялась поправлять сбившийся лиф платья.
- Моя перчатка, - прошептала она, скользнув глазами по скамье и заметив потерю, которая одиноко лежала рядом, словно маленький белый символ капитуляции.
Меррипен поднял и вернул ей перчатку.
- Я… Я пойду в дамскую комнату, - пробормотала она нетвердым голосом. - Приведу себя в порядок и вернусь в гостиную, как только буду готова.
Уин не была до конца уверена в том, что только что произошло, и что все это может значить. Меррипен признался, что любит ее. Наконец-то он облек свои чувства в слова. Но в ее мечтах признание выглядело радостным и светлым, а не горьким и гневным. Все это было ужасно неправильно.