— Честь имею поздравить вас, Василий Егорыч! — весело проговорил он, протягивая свою грязную костлявую руку молодому матросу.
— С чем меня проздравлять, Абрам Исакыч? — удивленно спросил Чайкин.
— Теперь уж вас наказывать не будут… Никто не посмеет. Шабаш!.. И теперь вы станете американцем…
— Почему это?
— Ваш клипер только что ушел… Я сам видел!..
— Ушел? — упавшим голосом промолвил Чайкин.
— То-то, ушел, и вы, значит, остались в Америке… Да вы что же повесили нос? Или недовольны, что стали вольным человеком?.. Так это можно поправить… Явитесь к консулу и скажите, что вы остались… Вас отправят на русское судно и…
— Вы, папенька, не пужайте. И так они обескуражены! — заметила дочь.
— А ты, Ривка, не очень-то мешайся не в свои дела, — сурово проговорил старик.
И, обращаясь к Чайкину, сказал:
— Не огорчайтесь… Я вас завтра определю к месту… матросом на хорошее жалованье, а пока оставайтесь у нас… Нам жалко земляка… А я вам и платье другое принес! — прибавил старый еврей, указывая на узел, бывший у него в руке. — Ваше, форменное, не годится на купеческих кораблях. Я его продам… Только за него больше доллара не дадут… А чего недохватит за новый костюм, вы мне заплатите, земляк… Не правда ли?
— У меня всего-навсе два доллара, Абрам Исакыч.
— Об этом не беспокойтесь. Я попрошу, чтобы вам дали жалованье за месяц вперед, мы и сочтемся. А капитан у вас будет хороший… Я для вас старался, земляк…
— Спасибо вам, Абрам Исакыч! — доверчиво проговорил Чайкин.
Но тон его был далеко не веселый.
— А пока без меня никуда не выходите… А то могут поймать вас и отвести к консулу… А уж тогда вы пропали…
Матрос обещал никуда не выходить.
— Ривка! Ты займи земляка. Слышишь?
— Слушаю, папенька.
— Да скажи маме, чтобы хорошо угостила гостя. А мне давай скорей кофе. Мне надо идти по делам. А вы, Василий Егорыч, переоденьтесь. Я ваше платье понесу продавать.
Чайкин покорно взял из рук Абрама Исаковича узелок и через пять минут возвратился в отвратительной матросской паре из темно-синего сукна. И рубаха, и штаны, и шапка были стары, почти ветхи и достаточно заношены.
— Каков костюмчик? просто первый сорт и преотлично на вас сидит, будто на заказ шито! — воскликнул старый еврей, оглядывая Чайкина, который в мешковатой рубахе и в слишком длинных штанах казался совсем неуклюжим медвежонком. — А пока до свиданья! Смотри же, Ривка, займи гостя! — значительно повторил старик.
И с этими словами он кивнул головой и вышел.
Ревекка, которой отец приказал «занимать гостя», что в действительности значило «не выпускать» его, не раз исполняла такие поручения и не раз бывала преступной сообщницей в позорной профессии отца, хотя совесть ее и возмущалась.