Живое предание (Мейендорф) - страница 96

Православные, конечно, с готовностью согласятся с тем, что 1) миссионерская деятельность присуща самой природе Церкви, которая называется «апостольской» как потому, что несет апостольскую веру, так и потому, что послана в мир так же, как были посланы апостолы, для свидетельства о Воскресении Христа; 2) миссионерская работа не может сводиться только к проповеди Евангелия; она предполагает служение, т. е. свидетельство делами так же, как и словом. Эти два пункта означают, что, если Церковь перестает быть миссионерской и замыкается в себе или, что еще хуже, вносит этнические, расовые, политические, социальные или географические ограничения в благовестия Христово, она перестает быть подлинно Христовой Церковью. И поскольку Христос был помазан «бла повествовать нищим… исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу» (Лк. 4:18), то ясно, что Церковь Его должна делать то же.

Однако православные не могут согласиться с теми положениями, которые оправдывали бы включение миссионерской деятельности в структуру экуменических организаций, таких, как Всемирный Совет Церквей, потому что они представляют собой ассоциации христиан разделенных. Православные же считают, что Православная Церковь есть Церковь единая, а не разделенная, т. е. богословски и библейски неделимая, и что всякая ассоциация «разделенных» церквей есть не что иное, как попытка ad hoc трудиться над единением христиан или же средство сотрудничества в тех областях, где оно возможно, включая и христианское благовестие миру. Миссионерская деятельность, однако, в своем высшем богословском смысле есть выражение самой Церкви. Она не может родиться из разделенного христианства, а только из Единой Церкви; и ведет она к обращению в эту Единую Церковь.

Совершенно очевидно также, что православные не согласятся с «секуляристским» пониманием миссионерской работы. Цель миссионерских усилий — принятие Евангелия, которое как раз освобождает человека от детерминизма секулярных категорий, т. е. от «мира». Основой «миссионерского» аспекта экуменизма всегда был текст Евангелия от Иоанна: «Да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино, — да уверует мир, что Ты послал Меня» (Ин. 17:21). Здесь подразумевается единство Божественное, которое должно стать также и единством людей, и это есть нечто, чего мир «не может дать». По этой причине истинное единство христиан осуществляется не в общей деятельности и даже не в общем свидетельстве вовне, но в закрытом Таинстве Евхаристии. Только потому, что Евхаристия есть событие эсхатологическое, предвосхищение пришествия будущего Царства и полнота Божественного присутствия, она есть также единение. По этой же причине любой вид «открытого причащения» (intercommunion), т. е. евхаристического общения между христианами, разделенными в вере и принадлежащими к разным «деноминациям», неизбежно низводит Евхаристию до уровня одного из способов человеческого содружества, отличного от грядущего Царства Божия, т. е. того, в чем и заключается высший смысл Евхаристии.