— С кем пил? — спросила требовательно Зина.
Трубка замешкалась, а из телевизора громко донеслось: «Аф-га-а-нистан, Афга-а-нистан! А я сжимаю автомат…»
— Я не могу больше здесь оставаться, Зин! Пойми. Моя душа переполнена этой бесконечной тупостью, которая нас окружает. Эти вечные лужи, грязь, сонные тупые физиономии… К тому же моя квартира находится в самом эпицентре этого дурацкого локатора. Его высокочастотное излучение в сто раз вреднее радиоактивного. Я больше не вернусь в свою квартиру, у меня там постоянно болит сердце… На кой черт нам нужна такая противоракетная защита, если она сама нас втихомолку убивает.
— Успокойся! — ответила раздраженно Зина. — Иди проспись!
— Да не пьян я, — возмутилась трубка. — Я действительно уезжаю! Я больше не могу…
— А я сжимаю автомат! — передразнил телевизор.
— Куда бы ты ни уехал, — взорвалась Зина, — твои стихи не будут печатать даже в Австралии. Чего ты вечно лезешь в бутылку? Твоя последняя публикация в газете даже меня возмутила до глубины души. Разве можно так нагло и зло писать про свою же страну, в которой живешь:
Не люблю я Отчизну ни летом, ни в стужу,
Ни с похмелья, ни с пьяну, ни в ночь, ни с ранья,
Как не любит свинарка зловонную лужу,
Но зато обожает зловонье свинья.
А что это за возмутительные намеки, тем более после выборов:
Был единственный где-то фонарь у аптеки,
Да и тот раскололи вчера кирпичом.
Ты так возмутил общественность, что редакция была просто вынуждена дать извинения за эту публикацию и обещание не печатать тебя больше. Кстати, твой Закадыкин подписался первым.
— Дура! — грубо крикнула трубка. — Ты никогда меня не понимала! Ты всегда была чужой и бестолковой бабой!
— Как можно понимать человека, льющего грязь на свое Отечество? Ты же в нем живешь!
— Какая грязь? О чем ты? — застонала трубка. — Грязь льют, когда хотят замазать что-то чистое. А можно ли грязную лужу сделать еще грязней если бросить в нее комочком земли?
— Но зачем тебе нужно швырять какие-то комочки?
— Дура! — опять отчаянно крикнула трубка. Чтобы все видели, что это лужа, и чтобы она не застаивалась, и чтобы к ней не могли привыкнуть… и только через отвращение можно ее осушить…
— Может, хватит? — предложила болезненно Зина. — Надоело. Время уже двенадцать. Мне завтра на работу. Это у вас, поэтов, никаких забот, знай только бросай комочки в лужи, чтобы обращать общественности на нее внимание, а общественность пусть ее осушает. Кстати, мне как общественности ты позволишь наконец лечь в постель, поскольку завтра вставать в шесть часов…
— Позволю! — мрачно произнесла трубка. — Спокойной ночи!