Она вдруг быстро повернула голову, очевидно почувствовав чей-то пристальный взгляд. Ее глаза встретились с глазами Джервэза, и ее прекрасное лицо озарила изумительно прекрасная, чарующая, милая улыбка.
Он подошел к ней, и она сказала:
— О Джервэз, вы знаете, я почувствовала, будто кто-то пронизывает мое сознание, как бывает, когда кто-то смотрит на вас в церкви или в другом месте. И это оказались вы!
— Хотите танцевать? — спросил Джервэз.
— Давайте. Я с Сэмом и Фелисити. Где их стол? Ах, вон там.
Джервэз крепко обнял ее, и они танцевали одно время молча. Филиппа прервала молчание:
— Папа сказал мне, что вы едете с нами в Марч. Мы рано туда поедем. Я люблю деревню в это время года и жажду увидеть опять собак и почувствовать запах горящих смолистых дров. Конечно, можно и в городе топить камин дровами, но, не знаю почему, здесь дрова пахнут иначе. Вероятно, вам приходилось в деревне возвращаться домой в осенний вечер, и вдруг дымок от горящих дров заставлял вас вздрогнуть и оживиться? Так, во всяком случае, он действует на меня: как только я почую этот запах, мне кажется, что вот — вот я должна вспомнить что-то очень хорошее, желанное. Но мне никогда не удается вспомнить.
— Все разлетается как дым, не правда ли? — поддразнил ее ласково Джервэз.
Она засмеялась:
— Это в собственном смысле или в переносном?
— Вернее — в переносном, потому что ничто так не неопределенно, как собственное значение слов.
После своих сегодняшних волнений Джервэз чувствовал себя странно успокоенным. Они не много говорили друг с другом. Вдруг он сказал:
— Я страшно рад, что еду завтра.
И Филиппа ответила ему немного рассеянно:
— Я тоже.
Музыка прекратилась, и он подвел ее к столику Сэма. Сэм поднялся и сердечно поздоровался с Джервэзом:
— А, и вы здесь? Великолепно! — И сел.
Сэм очень напоминал Портоса из бессмертного произведения Бэрри; у него были глаза сенбернара, глубоко сидящие, слегка грустные, пытливые и даже немного налитые кровью, как после охоты на крупную дичь. У него были все достоинства хорошей собаки: «верен до стеснительности», как часто говорила о нем Фелисити. Он просил только разрешения находиться возле своей обожаемой и слушаться ее малейшего жеста; у него были хорошие манеры, и он любил комфорт. Ему подошло бы такое имя, как Фидо, Трей или Принц, но — какая ирония судьбы! — при крещении ему дали имя Сент-Клэр, которое Фелисити сразу переделала в Сэмми.
Сэм был во всех отношениях хороший человек и хороший делец. Как только он увидел Фелисити Кардон, он сразу влюбился в нее. Фелисити была старше Филиппы на семь лет и в свои восемнадцать лет была так пышно развита, как это довольно часто встречалось во время войны, и способна была с такой же основательностью разбить жизнь некоторых мужчин, как шрапнель или ядовитые газы. Сэм был тогда богат, и, кроме того, у него была военная форма и выправка, придававшие его добродушной медлительности кажущуюся живость, а всему его внешнему облику — изящество и выразительность.