Прошло пять недель после операций, и рана почти зажила; у него не было жара, он давно перестал чувствовать боль — но он не поправлялся.
Нилон говорил: время… потрясение…
Нилон успокаивал, слишком успокаивал, а этот старик сказал ей правду; Филиппа это знала.
Она подошла, села на кровать и сказала очень нежно:
— Арчи!
Он открыл свои голубые глаза; их взгляд был пустой, отсутствующий.
Филиппа взяла его ослабевшие руки и прижала их к своей груди.
— Мой любимый, прошу тебя, постарайся слушать… ты должен выслушать меня… Доктор, тот старик, который только что ушел, сказал, что ты не поправишься, если ты не будешь стараться. А ты не стараешься. Ах, Арчи… нет, нет, не закрывай глаза… слушай, слушай меня.
Но он уже снова погрузился в неподвижную дремоту.
— Ведь я люблю тебя, люблю тебя… и я — твоя любовь, — умоляла его Филиппа, и слезы из ее глаз катились на его бледное лицо.
Она опустилась на пол, стала на колени, прижав его руку к своим глазам, все время повторяя шепотом:
— Я люблю тебя, люблю тебя!
Она не слышала, как открылась дверь. Джервэз остановился на пороге, в недоумении переводя взор от Филиппы к лежавшему на кровати Арчи, который немного открыл свои невидящие голубые глаза.
Джервэз почувствовал щемящую боль, услышав ее нежный шепот, и ласково позвал:
— Филиппа!
Филиппа поднялась быстрым движением, которое он так хорошо помнил, и тогда только увидела его.
Она и раньше была бледна, но теперь каждый атом ее крови медленно сходил с ее лица; секунду она не двигалась, потом выпрямилась и положила руку Арчи обратно на постель.
— Я писал, что приеду, — сказал Джервэз.
— Я не получала вашего письма. — И, вспомнив, что у нее была пачка писем, которую она даже не распечатала, она добавила: — Видите, Арчи был так болен.
Джервэз сделал слабый жест и спросил:
— Не выйдете ли вы со мной на несколько минут?
Филиппа неопределенно покачала головой:
— Мы не разбудим Арчи, если будем разговаривать… он теперь уже не так серьезно болен. Теперь опасность миновала.
— Понимаю, — ответил Джервэз. Он слегка замялся, а затем продолжал: — Я объяснил все в своем письме… Я постараюсь сказать вам сейчас как можно короче. Майлс Мастерс привез мне письмо своего брата; оно было написано в вечер его смерти и разъяснило все. Когда я прочел это письмо, я понял, что причинил вам такое зло, что нет надежды, чтобы вы меня простили. Но все же я надеюсь хоть немного исправить это зло. Я теперь сознаю также, что нечестно поступил, женившись на вас. Бог свидетель, что эти мысли не приходили мне в голову, когда я просил вас быть моей женой. Я вас очень любил… и думал, что я вам также небезразличен… Он опять остановился, и в этот момент воспоминания витали над ними, как ангел с огненным мечом. Едва слышным голосом он добавил: