— Я пытался что-нибудь придумать… Вот мой план: если бы вы согласились вернуться ко мне, будучи моей женой только номинально… то позже, когда ваше возвращение достигло бы своей цели, — дать мне возможность доказать всему свету, какое невыразимое оскорбление и обиду я нанес вам… — вы… вы могли бы получить от меня свободу…
— О… нет… нет! — прошептала Филиппа, задыхаясь, и ее рука протянулась назад, как бы ища руку, за которую она могла бы ухватиться.
Джервэз сказал:
— Но что же вы думаете делать? Как вы будете жить? Вы должны позволить мне…
— Я отослала обратно ваши деньги, потому что Арчи ни за что не хотел, чтобы я ими пользовалась, — начала поспешно Филиппа, тяжело переводя дыхание. — Джервэз, это… это… я знаю, что это благородно с вашей стороны, что вы приехали сюда после всего, что произошло… Но этот суд… и все прочее… Впрочем, все это теперь больше не имеет для меня значения. Люди, которые поверили, что я была виновна, приняли грех на душу… Но теперь мне это безразлично! Если они могли поверить, то мне нечего с ними считаться. Когда Арчи поправится, мы с ним уедем отсюда… в Америку. Мы оба можем работать, чем-нибудь заняться…
— Но я должен что-нибудь сделать, — настойчиво промолвил Джервэз. — Если вы не дадите мне этой возможности, я поговорю позже с мистером Лорингом.
— Это ничего не изменит, — сказала Филиппа почти вызывающе. — Понимаете, Арчи даже не будет слушать вас: он… он действительно любит меня…
Джервэз весь подался вперед; эти последние слова обожгли его, как удар кнута, но он поспешно сказал:
— Вы меня не понимаете. Развод еще до сих пор не вошел в законную силу… Ради вас же я хочу, чтобы вы вернулись, не ради себя… тем более что я у вас в неоплатном долгу. Я хочу восстановить ваши права… Вы будете свободны, я клянусь вам в этом… Филиппа, что бы вы сейчас ни чувствовали… ведь было же время, когда вы… верили моей любви… А я…
— Она моя! — раздался голос Арчи. Джервэз сильно вздрогнул. Филиппа мгновенно повернулась к Арчи.
Арчи слегка приподнялся; теперь он лежал выше на подушках, и глаза его блестели на исхудавшем лице.
— Тупенни! — сказал он, с отчаянием схватив ее руки, не отрывая глаз от Джервэза. — Она моя! — Он перевел взгляд на Филиппу. — Скажи ему!
У нее не было большего желания, чем приласкать его растрепанную голову у себя на груди и сказать Арчи, что она любит его, любит безумно.
Она промолвила надломленным голосом:
— Ах, Джервэз, разве вы не видите, не понимаете, что вам следует уйти?
Джервэз глядел на них, на их молодость, на их бросающуюся в глаза бедность, на эти серые простыни, на полинявшую пижаму Арчи, на убогое батистовое платье Филиппы… бедность до крайности… А они уже забыли о нем, они смотрели друг на друга, и Арчи улыбался… Филиппа положила его голову к себе на плечо, склонясь над ним и что-то тихо нашептывая ему… И он, Джервэз, был так же бессилен добиться ее, прикоснуться к ней, как если бы он был не здесь, а в Англии. Так мало он для нее значил!