Эту последнюю измену самому себе и его любви к Филиппе он не в силах был совершить. Сидя рядом с Леонорой, глядя в самую середину пылающего огня, слушая отдаленный смех и голоса других, в то время как Леонора все еще держала его руку своими длинными холодными пальцами, он почувствовал волну охватившего его безумного возмущения.
О, если б быть снова свободным, смело смотреть в глаза всем женщинам и весело смеяться! Вырваться из сети, которая была вначале шелковой, а теперь, казалось, превратилась в стальную, петли которой все крепче затягиваются, и из которой уже нет спасения.
О, вернуться на два года назад, жить снова дома, свободным как ветер, спокойным, без гроша, но и без угрызений совести!
Леонора сидела молча, и мысли Тедди продолжали бродить.
Ах, эти первые подарки, сделанные ему Леонорой! Он сопротивлялся, протестовал, его бросало в жар от того, что женщина покупала ему такие дорогие вещи… Но это не помогало… А следующий подарок, казалось, уже не так трудно было принять… Затем платье… эти чудные белые жилеты, стоящие черт знает сколько денег, халат из фуляра, или из чего там он был сшит; во всяком случае, он был шелковый и из лучшего магазина… Целая масса дребедени, того, другого… И все это было чечевичной похлебкой, как в той книге, которая произвела на него такое потрясающее впечатление… Что ж, он хорошо продал свое право на свободу… можете быть в этом уверены! Променял его на глупые, носильные вещи, мебель… поездки в автомобиле… лошадь, а вот теперь наступил последний обмен, и он скоро расквитается с Леонорой!.. Взамен всего того, что покупается, он собирается отдать единственно бесценное — свою жизнь, свой труд и свободу…
— Вот так забавно! — резко сказала Леонора, выпуская его руку. — Лучше беги одеваться… Право же, ты выглядишь очень неважно.
— Мне кажется, я простудился, или что-то в этом роде, — пробормотал Тедди, сознавая, что он согрешил, и ясно отдавая себе отчет в своих мыслях и настроениях.
Леонора, стоя перед ним, потрепала его по щеке. Она ни минуты не сомневалась, что, решившись на безвозвратный шаг, она сумеет делать из Тедди все, что захочет; она допускала, что письмо мужа и ее собственное обращение к Тедди несколько нарушили его душевное равновесие, и была готова отнестись снисходительно к его рассеянности.
«Я могу подождать!» — сказала она себе с внутренним удовлетворением.
Она захватила кончики Теддиных ушей между большими и указательными пальцами и встряхнула его голову, как встряхивают голову терьера.
— Иди и… выпей что-нибудь… капризуля!.. и одевайся!.. и подбодрись!.. Ну? Хорошо?