Глядя в темноту наступающей ночи, она испытывала странные, противоречивые чувства: ужас при мысли о вчерашней ночи леденил ее кровь. Но она старалась забыть, не думать об этом, заглушить те страдания и угрызения совести, которые терзали ее душу. Она не хотела думать о Гамиде, и присутствие Сфорцо вытесняло все остальные мысли. Несмотря на испытываемые ужас, сожаление и безмерное страдание, она радовалась тому, что Сфорцо был около нее.
Она ждала его пробуждения, чтобы подойти к нему и молить о прощении. Но между ними ничего не было сказано, и такая попытка казалась ей невозможной: голос Сфорцо, его отношение к ней внезапно сделали его чуждым и далеким, как будто широкая пропасть разверзлась между ними. Холодное отчаяние наполнило Каро, когда она вернулась в палатку.
— Можно зажечь свет? — спросила она тихо. — Или вы думаете, что это небезопасно?
— Небезопасно? — повторил Сфорцо и коротко рассмеялся. — Вы и я затеряны в пустыне, — продолжал он усталым голосом. — Для нас нет спасения и не существует опасности! Мы не можем надеяться на возвращение, а если даже нас и найдут здесь, то это могут быть только враги.
Каро сухо заметила:
— Вы рисуете наше будущее в нерадостных красках.
Он жалел, что говорил так резко, но он нервничал и не мог говорить иначе. Он не мог ей сказать, что их единственным спасением была скорая смерть. Он чувствовал, что задыхается при мысли о горькой иронии судьбы, сыгравшей с ними такую злую шутку.
Сфорцо говорил с усилием, стараясь казаться спокойным:
— Я жалею, что напугал вас слишком мрачной картиной. Как вы думаете, не приготовить ли нам какую-нибудь еду, чтобы подкрепиться?
Они занялись приготовлением трапезы: вскипятили воду, почистили финики и приготовили немного лепешек из имевшейся у них муки. При этом занятии оба почувствовали некоторое облегчение. Они пообедали, сидя рядом на матраце и кушая пальцами. Когда они кончили обедать, Каро взглянула на свои часы, которые она носила на руке. Было двенадцать часов. Оба молчали, не зная, что сказать.
Наконец, Сфорцо заметил:
— Я попытаюсь развесить несколько пледов, чтобы устроить себе отдельное помещение.
Он тотчас встал и взял два самых больших пледа, лежавших в углу палатки. Закрепив их головными булавками Каро, он развесил пледы перед палаткой.
— Я лягу здесь и буду спать под ними, — произнес Сфорцо.
Он остановился перед входом в палатку; огонь догорал, и настала темнота, в которой неясно белели их лица.
— Вы не боитесь? — он старался говорить очень спокойно.
— Конечно, нет.
— Спокойной ночи.
Что-то в его голосе, странное и необъяснимое, взволновало Каро.