АМЕРИКАНЕЦ. Я должен верить в благородство своей страны. Я хочу, чтобы Израиль продолжал существовать – для других. Я хочу, чтобы у воджерского ребе была своя синагога – для других. И я буду платить, чтобы его синагога существовала и дальше. Но мой дом, все мое будущее – в Америке.
ИЗРАИЛЬТЯНИН. Но ваш духовный дом будет здесь.
АМЕРИКАНЕЦ. Я не уверен. Решения ваших раввинов по такими делам, как мой развод, скорее всего, будут все больше и больше отдалять нас друг от друга. И у нас будут два еврейства: одно, духовное, будет здесь, а другое, мощное и эффективное, в Америке. И контактов между ними почти не будет.
ИЗРАИЛЬТЯНИН. Для любого из нас нет более важного дела, чем сохранять эти контакты.
АМЕРИКАНЕЦ. А теперь мы с Веред должны улетать… в лучший в мире дом для евреев.
ИЗРАИЛЬТЯНИН. Когда над вами разразится гроза, Израиль будет ждать вас.
В вечер этого последнего обмена мнениями к столу подсел Шварц, и, когда самые болевые точки спора нашли достойное разрешение, словно дебаты вели вежливые джентльмены в черных галстуках, он поразил собеседников грубой правдой о предмете, который они обсуждали:
– Вы говорите так, словно будущее будет развиваться по прошлым канонам. Все изменилось, Зодман. Вы живете в совершенно ином мире. Как и ты, Элиав.
– Что вы имеете в виду? – спросил Зодман.
– А вот что. Пару лет назад во Флориде были взорваны несколько синагог. Помните?
– – Какое отношение ко мне имеет Флорида?
– Похоже, что начинает вздыматься высокая волна антисемитизма, Моя группа тут в Израиле очень внимательно изучила ее. И пусть это потрясет вас, но вам стоит знать, что, если эти взрывы будут продолжаться, мы готовы скрытным образом доставить во Флориду вооруженных добровольцев. Чтобы подготовить местных евреев. И кое-кого пристрелить… раз и навсегда.
Зодман сглотнул комок в горле. Кюллинан, наклонившись вперед, спросил:
– Ты собираешься организовать вторжение во Флориду?
– Почему бы и нет? Немцы убили шесть миллионов евреев, а мир только и делал, что спрашивал: «Почему никто из них не сопротивлялся?» – Он потер предплечья, и Кюллинан в первый раз обратил внимание, что на том и на другом были следы жестоких переломов. – Так вот – я сопротивлялся. Как и многие другие. Почти все они погибли. Но если добрые обитатели Майами, Квебека или Бордо однажды решат ликвидировать своих евреев, я лично прибуду в этот город – и снова буду сопротивляться.
Зодман и Кюллинан потрясенным шепотом попытались оценить этот новый вызов, брошенный Америке, но им не удалось этого сделать, потому что Шварц продолжил: