Перед ним лежало само озеро, и в дальнем конце его тянулся тот клочок земли, который Шмуэль Хакохен наконец выкупил у эмира в Дамаске, та земля, на которой евреи доказали, что умеют не только читать Талмуд, но и взращивать свое наследство. «Наверно, мне понравился бы Шмуэль, – подумал Элиав. – Ты бережешь свою землю. Ты объезжаешь ее на муле, защищая ее. И если кто-то стреляет в тебя, ты открываешь ответный огонь. А если тебя все же убивают, ты умираешь в уверенности, что внучка Илана продолжит то, что ты оставил ей». Он опустил голову и прошептал:
– Как человек может осмелиться управлять такой землей?
Подняв голову, он получил неожиданный ответ на свой вопрос, потому что внизу лежала Тиберия, этот маленький и запустевший, этот драгоценный город, который дал миру и Талмуд и Библию. Под старыми стенами, возведенными еще крестоносцами, он смог различить надгробие Моисея Маймонида, о котором говорилось: «От Моисея до Моисея не было такого Моисея». «Надеюсь, я обрету хоть десятую часть его мудрости», – подумал Элиав и дал себе слово, что днем, когда будет проезжать Тиберию, он сделает остановку и поставит свечу у могилы. Он сомневался, что в этой земле нашли себе приют останки тела великого философа. Надгробие было, скорее всего, кенотафом. Легенда гласила, что, когда Маймонид лежал умирающим в Египте, он попросил, чтобы его похоронили в Израиле. Поэтому его тело привязали к мулу, и животное направилось на север. Здесь и стояло надгробие, напоминая обыкновенным людям, что и они могут обрести мудрость, если посвятят себя этой цели.
– Я зажгу три свечи, – пообещал Элиав.
Взгляд его поднялся к холму за Тиберией, к тем роковым Рогам Хаттина, и он представил себе другую пещеру, в которой еще одна легенда поместила могилу ребе Акибы, и, отдавая дань уважения этому великому человеку, он подумал: «Как бы я хотел, чтобы сейчас он был с нами».
Потому что именно с него и в Израиле и в мире началось возмущение против деспотии современного иудаизма: Ципора Цедербаум не могла выйти замуж из-за устаревшего закона, рожденного четыре тысячи лет назад; Элиаву запрещалось взять в жены Веред из-за лежащих на нем традиций Коэнов; развод Зодмана так и не обрел законную силу, потому что современным американским раввинам нельзя было доверять; дети немки, преданной иудаизму настолько, что она потеряла из-за него глаз и рассталась с жизнью, так и не были признаны евреями. Евреи из Индии, лишенные прав, и Леон Беркес, которой так и не смог тут работать… Элиава особенно беспокоила эта жесткая непреклонность в следовании застывшим формам, ибо он достаточно хорошо знал историю, чтобы понимать: если это будет продолжаться, то возмущение кибуцников и таких людей, как Илана и Веред, может обрести разрушительную силу. В любой другой стране такой типичный чиновник, как Элиав, не мог не выступить против священнослужителей, которые упорно держались за свои закостеневшие законы, и ему показалось, что он слышит предостерегающий голос Иланы Хакохен – «эти штучки Микки Мауса».