- Миша,
тут пока нет
предмета для
ведения протокола,
- поворачивается
к нему Лев Давидович.
Миша молча
встает и покидает
кабинет. Понятливый,
однако.
- Двадцать
третьего сентября,
на заседании
Политбюро,
"тройка" наметит
расширение
состава РВС
СССР - и отнюдь
не за счет ваших
сторонников.
А двадцать
пятого на Пленуме
ЦК они продавят
это решение
официально,
- без предисловий
сообщаю Троцкому
эту весть.
- Кто?
- Наркомвоенмор
крайне лаконичен,
но уже начинает
волноваться.
- Ворошилов,
Лашевич, Орджоникидзе,
Уншлихт... Намечают
и Сталина, но
этот вряд ли
согласится.
Вас хотят поставить
перед необходимостью
протестовать,
постараются
вывести из
себя, представить
склочником,
не способным
к коллективной
работе. Ведь
вас уже почти
год стараются
представить
человеком
именно такого
рода. Смысл
этого решения
вам понятен,
и ваше возмущение
легко спрогнозировать.
Хорошо рассчитанная
провокация
- чтобы вы стали
грозить отставкой,
хлопать дверью
и т.д. - излагаю
ему свои соображения.
- Если
это правда... -
с закипающим
раздражением
медленно тянет
Троцкий, - то я
этого так не
спущу...
- Чего,
собственно,
"тройка" и
добивается,
- тут же вклиниваюсь
я в его мысли
вслух. - Хотите
добрый совет?
- и, не дожидаясь
ответной реакции
председателя
РВС, продолжаю.
- Не упирайтесь.
Сорвать это
решение вы все
равно не сможете.
И поменьше
эмоций. Вы думаете,
что ваши идеологические
наскоки сколько-нибудь
волнуют "тройку"?
Не надо раздувать
конфликт по
поводу бюрократизации
партии и досаждать
Политбюро
своими эпистолярными
филиппиками
по этому поводу.
И, кстати, остановите
ваших друзей,
которые хотят
сделать публичное
заявление на
ту же тему - вас
раздавят и
начнут под этим
предлогом
изживание
всякого инакомыслия.
Троцкий
встрепенулся,
расправил
плечи, и гневно
воскликнул:
- Я не
отступлю! Это
- вопрос принципа,
это - вопрос о
коренных началах
политики нашей
партии! - и дальше
полилась речь
(впрочем, не
слишком длинная,
всего минут
на десять), в
которой Троцкий
пытался объяснить
мне, что, вступив
на путь революционной
борьбы, он не
свернет с намеченного
пути несмотря
ни на какие
интриги.
Да,
действительно,
как оратор он
был вполне
достоин тех
отзывов, которые
приходилось
о нем читать.
Высокий эмоциональный
накал, чувствуется
полная вера
в то, что говорит.
Речь не вычурная,
хотя и несколько
более усложненная,
по сравнению,
например, с
Лениным. Было
видно, что в
его речи нет
ни наигрыша,
ни позерства.
Но все-таки
какой-то оттенок
театральности
чувствуется.
Видимо, это
просто часть
его натуры.