Воспитывать таким же образом ненаглядного Сашу Екатерина вовсе не собиралась, напротив, она уже представляла, как станет развивать этот неискушенный ум, набросала для себя целую программу по его развитию. Нельзя окунать молодого человека сразу в серьезные философские труды, ему может стать скучно, и тогда побороть возникшее отчуждение от усиленной работы мысли будет трудно. Императрица была в восторге от открывшегося ей поля деятельности. Саша Ланской должен был прежде ее внуков (те еще слишком малы) усвоить задуманное для них.
Только бы не оказался ленивым и не желающим добывать знания!
Не оказался, напротив, Ланской действительно впитывал все, что попадалось, как губка, ему очень хотелось хотя бы отчасти соответствовать своей богине. Застать его без дела, то есть без книги в руках, отныне было немыслимо, каждая свободная минута посвящалась самообразованию. Предоставленные книги глотались, восхищение в глазах не пропадало, разговор с каждым днем становился все интересней, наступило время, когда и самой Екатерине стало с ним интересно беседовать не только в спальне, но и в кабинете. Потемкину в письмах выражались одни ахи: «Ах, Саша!»
На небосводе ни облачка, и, казалось, ничто не могло омрачить настроение императрицы. Она – успешная правительница огромной страны, государственная машина работала, хотя и медленно, но отлаженно, рядом молодой, разумный любовник, для которого она сама интересна не только как государыня, но, скорее, как человек. Екатерина была счастлива и как императрица, и как женщина.
Прошел почти год с того дня, как Александр увидел Екатерину, ласкавшую своего внука. Императрица, а за ней и весь двор снова отправлялись на две недели в Петергоф. Но на сей раз с Екатериной ехал австрийский император Иосиф, пребывавший в России под именем графа Фалькенштейна. Сначала государыня ездила к нему на встречу в Могилев, уж больно император переживал за свою сохранность и не желал углубляться в дикую Россию. Но медведей на улицах не оказалось, диких орд кочевников тоже, русский двор свободно владел французским, носил наряды по последней европейской моде, только стоившие дороже таких же в Париже, потому как обвешаны драгоценностями, сама государыня была любезна и обещала показать много занятного, если рискнет приехать «в нашу глубинку». И Иосиф рискнул.
«Глубинка» потрясла его настолько, что застрял надолго. Все в Петербурге оказалось не в пример роскошней Вены: балы, наряды, дома, парки, гостеприимство, радушие, экипажи… Какое-то буйство во всем, если гулять, то столь широко, чтобы все окрестности знали, если в карты, то проигрывая состояния, если танцевать, так до упаду…