Но и в нынешних ворчаниях моих проявлялась присущая сочинителю ершистость и упрямство. В глубине души, как говорится, я был согласен с Верой, внутренне готов к тому, чтобы признать: Стасу нужнее эта женщина, в ней двойник найдет и тех, кого обнаружил я, и ощутит духовную основу, которой лишили его боги, изъяв из собственного времени.
«Конечно, найдет, — мысленно усмехнулся я, с трудом привыкая к осознанию, что тогда обделенным окажется и Станислав Гагарин, ибо если где-то прибывает, то в сообщающемся сосуде убывает. — Ведь Стас Гагарин, которого выбрала недавняя еще моя Вера, это я сам до шестьдесят восьмого года, и в нем сохранилась память о той радости, которую дарили ему мои женщины, встреченные им — и мной! — до рокового нынешнего апреля. Пусть будет счастлив с Верой, незадачливый двойник Папы Стива!»
— Почему незадачливый? — возразила она.
Станислав Гагарин пожал плечами.
«В самом деле, почему? — подумал я. — Получил богиню в спутницы жизни… Не такой уж и промах этот парнишка!»
С собственной утратой я, видимо, уже смирился, и сейчас испытывал даже некую гордость за двойника. В конце концов, не на сторону, так сказать, уходит любимая женщина, а в нашу, естественно, семью, и Стас Гагарин не какой-нибудь козел с улицы…
Тут я вспомнил, что всегда существовал в моем сознании единственный мужчина, которому я, не задумываясь, уступил бы любую женщину. Это был мой собственный сын Анатолий. Вот к нему я теоретически не испытывал ровно никакого чувства ревности и решил бы в его пользу вопрос о соперничестве за обладание кем бы то ни было на свете.
Говорю теоретически потому, что в жизни нашей не было повода и случая, но Одинокий Моряк всегда находился в состоянии готовности отойти в сторону от занимаемого мною места, если на этом месте захочет оказаться мой сын. И даже предложил бы ему это место, проявил инициативу, не испытывая при том никакого ущемления самолюбия, не чувствуя уколов ревности от того, что Анатолий вдруг возьмет принадлежавшую мне женщину.
«А раз так, — сказал я себе, — то какого хрена ты в отношении Стаса дергаешься? Он для тебя не менее родной, нежели Анатолий, в котором целая половинка от Веры… Кстати, интересная мысль! Кто из них, Стас или Толик, для меня роднее?»
Тут я стал прикидывать степень родства собственного сына и собственного двойника по отношению ко мне, Одинокому Моряку, усиленно ворочал мозгами над проблемой, не имеющей решения, ибо и Анатолий был сыном Стаса, а я был этим Стасом тоже, и Вера молча смотрела на меня, насмешливо улыбаясь. Я понял, что спутница моя читает заполошные, причудливые мысли, перестал городить одну логическую конструкцию на другую, прекратил размышлять о случившемся, подвел черту, благословил Стаса и Веру, а вслух произнес одно слово: