Я раньше скептически относился к встречающемуся в романах выражению «он заскрежетал зубами». Теперь впервые я услышал этот звук, причем издаваемый мною:
— Милена, — прохрипел я, — никогда больше так не говори!..
* * *
— Оказалось, что это воспоминание Милены. Это ей отец обещал, но потом I закрутился, потом у него пошли скандалы с ее мамой, потом развод... Короче, как ты думаешь, куда я повел ее в следующее же воскресенье?
— В зоопарк, конечно, — сказал Фима.
Как она хохотала и кривлялась вместе с обезьянами, легонько рычала на | льва, с опаской доказывая, что его не боится, сочувственно-печальненько разговаривала с лисичкой, тосковавшей, положив мордочку на лапы, — сказала со вздохом, что ее понимает, на что лиса вильнула хвостом... Лисица — это ведь семейство собачьих, а я уже говорил, что собаки питали к Милене особую любовь. При виде жирафа Милена только охнула и прошептала: «Боже, какая прелесть!»
— После зоопарка мне полегчало. Будто какой-то камень спал с души.
— Ты начал отдавать долги.
— Да. Ты умница, Фима. Так что делал я это — пытался, нет, не заменить, скорее восполнить Милене отца, — очевидно, с эгоистической целью.
* * *
— Милена, а кого ты еще можешь скопировать?
— Милена, а кого ты еще можешь скопировать? — отозвалась она за моей спиной странно знакомым и, надо сказать, довольно противным голосом.
— Чей это голос? Что-то знакомое...
— Чей это голос? Что-то знакомое...
— Это мой голос?!
— Это мой голос?!
* * *
Плато, на котором был разбит парк, заканчивалось, меж деревьями заголубело море, всякий раз, в любую погоду подозрительно похожее на Айвазовского, уже покорно явилась из зелени готовая к попиранию ногами лестница, к нижней ступеньке которой льнул песок пляжа.
Милена была веселой, со своей обычной периодической припрыжкой и забеганиями впереди паровоза Константиновича, что, как всегда, не совсем соответствовало ее возрасту, ничто не предвещало и вдруг...
— Вот этой дорогой мы ходили с отцом на пляж, папа вел меня за руку... — сказала Милена. — Теперь у папки другая семья, я ему не нужна. Я никому не нужна...
И она начала плакать. Вытирала слезы пальцами, вовсю шмыгала носом. Потом попросила:
— Возьми меня за руку, пожалуйста... — И я протянул ей руку. Милена тотчас, как по мановению волшебной палочки, прекратила реветь, даже улыбнулась и пробормотала: — С чего это вдруг я расклеилась?
«Что это за женщина идет навстречу с неестественно, словно вампира увидела, расширенными глазами», — подумал я.
И вдруг понял — это Ира... Ирина Владимировна.
Разглядела ли Милена Иру до того, как вдруг срочно принялась вспоминать свое идиллическое детство с папенькой? Была ли сцена со слезами уловкой, нехитрой трехходовой комбинацией, призванной продемонстрировать поверженной сопернице свой триумф — я не просто рядом, меня ведут за ручку?