О чем она говорит? Что она могла тут найти? И вдруг Агьяман вспомнил.
— Это ты о ягненке? — спросил он.
— Да нет! Слушай, теперь можно не очень спешить. Хочешь скажу, что случилось, когда он поймал Меня?
— Что? — Агьяман тоже понизил голос до шепота.
— Знаешь, кто он — тот, что спрыгнул тогда с дерева?
— Ну?
— Ни за что не поверишь: это же верховный жрец Абуры!
— Кто? — забывшись, снова закричал Агьяман. — Хочешь сказать Окомфо Квеку Ампеа?
— Ну да! Я узнала его! Еще там, в лесу! Я чуть не крикнула от неожиданности, чуть не назвала его имя. Я даже рот зажала рукой, чтоб не заорать, не выдать себя…
— А я видел, — вспомнил Агьяман, — видел, как ты зажала себе рот. Только я не понял тогда, в чем дело, думал, ты это от страха… А потом, что было потом? Говори скорее, надо бежать за помощью…
— А тогда не перебивай, — рассудительно заметила Опокува.
Она выждала минутку, ожидая ответа, но Агьяман благоразумно решил промолчать, и Опокува продолжала.
— Так вот. Он потащил меня по лесу, быстро-быстро. Мне-то что: я лежала у него на плечах, а вот он… Знаешь, Агьяман, он несся как стрела, будто под ногами у него было ровное поле, а ведь я не заметила ни одной тропки. Мне кажется, он знал этот лес, как собственный дом. Он бежал, а я кричала и визжала, и колотила его кулаками, и щипала что есть мочи. Один раз я так впилась ему в плечо, что он завопил на весь лес. По-моему, я разодрала ему плечо, Агьяман. Потом я так его укусила, что он остановился и поколотил меня, здорово поколотил. У меня и сейчас все болит. Ух и орала же я…
Ну и ну, ай да Опокува! Пережить такое — и ничего: так об этом рассказывать, будто не о себе, посмеиваясь…
— Ну вот, — продолжала Опокува. — Я все орала и визжала, а он все бежал и бежал и, наконец, добежал до этой вот деревушки, до этих хижин. Тут нас окружили жрецы, просто целая куча жрецов — высыпали из домов, кричат, машут руками. Многие были такими усталыми, так тяжело дышали, будто долго бежали откуда-то… «Может, они тоже охотились на деревьях, как наш жрец?» — думала я, но никого, конечно, ни о чем не спрашивала…
Опокува замолчала.
— Ну же, говори… — торопил ее Агьяман, и она заговорила снова:
— …Они все шумели, все спрашивали друг друга о чем-то и почему-то злились, а некоторые молчали и смотрели на меня, как на какое-то чудо, но тоже — очень злобно они меня рассматривали. Я думала, что вот тут же, на поляне, меня и прирежут, а они вдруг смолкли, как по команде, и повернулись лицом к лесу. Смотрю, к нам идет какой-то старик — дряхлый, седой, волосы белые-белые, лицо в морщинах, худой, скулы торчат… Он шел ужасно медленно, и ноги его, наверное, дрожали — очень уж нетвердо ставил он их на землю. Но глаза, знаешь, Агьяман, глаза у него были совсем молодые, такие ясные… Я взглянула на него, и он мне даже понравился: в его глазах не было злобы. Я подумала: «Есть среди них, значит, человек добрый…» Мой страх немножко прошел, я как-то надеялась на этого старика.