Агьяман хмыкнул в темноте: добрый… среди жрецов! А Опокува продолжала:
— Кто-то принес высокую скамейку, и он сел напротив меня. Он сидел и смотрел на меня сверху вниз, с этой высокой скамейки, а все жрецы — на него. Видно было, что они чего-то боялись, беспокоились вроде о чем-то… Он смотрел долго — разглядывал меня с ног до головы и все молчал и молчал. От этого молчания мне стало как-то не по себе, так тревожно… Но тут как раз он и заговорил. «В первый раз за долгие годы чужой проник в наше убежище, — сказал он. — Хорошо, что это всего лишь девчонка… Но все равно — мы не можем позволить ей отсюда уйти, потому что никто не смеет ступать по этой земле, никто не должен знать, где мы живем…» — «Что прикажешь с ней делать?» — спросил Квеку Ампеа. И тут я поняла, что старик — верховный служитель и все они — ничто в сравнении с ним. «Пусть она станет одной из нас», — сказал старик и улыбнулся мне. Сердце у меня замерло: что это значит? Как я могу быть такой же, как вот они? Этого я не знала, но испугалась очень. А он продолжал: «Так хотят духи наших предков, которые привели ее сюда… Им нужны не только жрецы, но и жрицы. Мы обучим ее трудному нашему искусству. Пусть посвятит она свою жизнь идолу…»
Мой мучитель, Квеку Ампеа, был очень доволен, да и другие — тоже. Они все закивали головами, а старик обратился прямо ко мне. «Девочка, — сказал он, и голос его был как мед, — ты нас не бойся. Никто не причинит тебе здесь вреда. Духи хотят, чтобы ты им служила. Потому-то они и привели тебя к нам, в наш заповедный лес. И помни: нет ничего прекраснее, чем служить духам предков. Отвечай, согласна ли ты посвятить свою жизнь идолу?» — «Нет! — закричала я. — Нет! Я хочу домой, к себе, к людям!..»
Опокува замолчала. Агьяман молчал тоже, пораженный услышанным. Через некоторое время до него донесся тихий голос девочки:
— Ух, какими грозными стали вдруг их лица! Только старик все еще улыбался. «Хорошо, — согласился он, — ты вернешься домой, но не сейчас. Ты вернешься, когда постигнешь всю нашу мудрость и наши тайны, когда станешь великой жрицей…» — «Нет-нет! — кричала я. — Я не хочу быть жрицей!» — «Ты будешь ею», — сказал он, и голос его не был уже так мягок, как прежде. Мед в его голосе исчез, исчезла улыбка с его лица, и оно стало таким, что я насмерть перепугалась. «Ты будешь ею, — повторил он, — и тогда мы отпустим тебя в твою деревню. Но ты уже будешь нашей. Ты станешь сообщать нам обо всем, что происходит, рассказывать о тех, кто собирается просить совета у Нананома. И те, кто придут к нам, увидят, что мы все о них знаем, и это перевернет их сердца… И всякий раз, когда народ твой постигнет беда, ты будешь посылать людей к нам, и ты станешь богатой и уважаемой, и имя твое отныне будет внушать людям страх…»