Камень на камень,
Кирпич на кирпич,
Умер наш Ленин
Владимир Ильич.
Нет, он не умер,
Он вечно живой…
Будет он… вечно
Стоять над тобой!
Но даже и на это Илья не откликнулся. И тогда Владимир Иванович закричал — нервно, истерично почти, не выдерживая больше пытки темнотой:
— Свет, сапожники!
И в то же мгновение на фоне едва различимого прямоугольника экрана беззвучно пробежал человек.
— Ну, Илья! — обиженно воскликнул Владимир Иванович, вскочил, рванулся вперед, ударился о спинку переднего кресла, перекувырнулся и с грохотом повалился на пол.
3
На чердаке было светлей. Илья лежал на своей кровати, укрывшись с головой чем-то красным, — спрятался, затаился. Владимир Иванович улыбнулся, подошел к арочному окну, посмотрел вниз. С прибытием хозяина имение на глазах оживало: зажигался свет в окнах особняка, бегала, суетилась прислуга, из ворот гаража выезжал «мерседес». Печенкин нашарил рукой шпингалет, распахнул створку окна, пронзительно свистнул и закричал:
— Эй! «Роллс-ройса» запрягайте! На нем поедем!
Те завертели головами, заметили хозяина, заспорили между собой и стали загонять «мерседес» обратно в гараж.
Печенкин с хрустом расправил плечи. Силы возвращались к Печенкину.
— А ты знаешь, какой мне сон сегодня приснился? — воскликнул он, вспомнив неожиданно. — Как будто летим мы с тобой на нашем «фальконе»… Летим, значит, а потом я Фрицу говорю: «Дай Илье порулить немножко». Ты представляешь? — Владимир Иванович смущенно засмеялся и прибавил, посерьезнев: — Ну, он, конечно, не дал… немец…
Илья молчал и не шевелился. Владимир Иванович вздохнул.
— Пощиплют они меня без меня, обкусают, обгрызут… Букву «нэ» уже схавали, хоть бы «пэ» осталась, когда вернемся… Мироеды московские… Ну и черт с ними! Мы с тобой вернемся, хоть с нуля начнем, а все равно их в соответствующее положение поставим. Да мы их всех… в замазку сомнем, щели в окнах будем промазывать, чтоб не дуло!
И на это Илья не отозвался.
Владимир Иванович понимающе усмехнулся, подошел, присел на край кровати.
— И насчет этого ты не расстраивайся, — осторожно заговорил он. — Чему бывать, того не миновать… Седьмое чудо света, тоже мне! Или восьмое? «Рюмка» — правильно ее народ прозвал! Русский народ — он на язык меткий. Рюмка — она рюмка и есть. Хрусталь для того, чтобы пить из него! А не молиться… Так что не ты виноват, а я! Ну ничего, я вину свою искуплю. Вернемся, я на том самом месте настоящий храм поставлю! Каменный! Цемент — на яичном белке. На века, как раньше строили! Не золотое, а простое… «Ко-ко-ко… Снесу я вам яичко не золотое, а простое». Я все думал, про что сказка, любил ты ее слушать, когда маленький был, до пяти раз, бывало, тебе читал, все еще и еще, а я читал и не понимал и потом никак понять не мог: чем же простое лучше золотого? Не мог понять, про что она… Или про кого… Теперь понял — про меня. — Печенкин смущенно улыбнулся. — Ко-ко-ко… Снесу я вам яичко, не золотое, а простое… И не содрогнется… Не содрогнется! Не такое видела… Ну вставай, сынок, вставай.