Одолев "Ночной дозор" я решил почитать продолжение. Случилось это в два часа ночи. Мне совершенно не спалось, так как большую часть времени я все равно валялся в постели. Я с сомнение посмотрел на книгу, на часы, но все-таки пошлепал в библиотеку, чтобы вновь погрузиться в фантазийный мир Лукьяненко. В коридоре сидел охранник и пялился в телевизор. При виде меня он слегка насторожился, но быстро успокоился. Я прошел мимо, вошел в библиотеку, долго рылся в книжных полках и, найдя то, что искал, отправился к себе. На посту стоял уже другой охранник. Видимо случилась пересмена. Он лениво посмотрел на меня, и вдруг хрюкнул и выкатил глаза. Я выронил книгу и, в принципе, было отчего.
Я не ожидал увидеть здесь этого человека. Уж кому-кому, а ему здесь нечего было делать. Мы расстались давно, в госпитале Грозного, где из его живота вынимали пули чеченцев. Я сразу вспомнил душный воздух, пыль и стрекот автоматов, крик ротного и предсмертный стон Миши Николаева, темную яму и визг жены Шамиля. А еще я вспомнил, как под обстрелом я прижимал к кровавой ране на животе этого молодого мужчины бинты, а потом стрелял из его автомата. Передо мной стоял Рафик Галикберов, тот самый дембель, которого ранили в горах под Грозным. И эта встреча меня отнюдь не порадовала.
Рафика тогда почти сразу увезли в госпиталь на трясущемся УАЗике, как, впрочем и меня. На этом Кузнецов настоял. Ему тогда не понравился мой взгляд и выражение лица. В госпитале я посмотрел на себя в зеркало и тоже в восторг от собственной физиономии не пришел. Может быть, тогда я впервые понял, что научился убивать. Стрелять мне приходилось и раньше, но из окопов, из-за скал под надежным прикрытием. И хотя в моем оптическом прицеле часто появлялись, а потом падали люди, я никогда наверняка не знал, убил я человека или нет. А вот тогда в ущелье понял отчетливо: убил.
В госпитале меня продержали полдня. Рафик лежал в палате и стонал от боли, отходя от наркоза. Я слонялся без дела, с неудовлетворением отмечая, что злобный оскал так и не сошел с лица. Но врачам на меня было наплевать. Разве важно, что по коридорам слоняется парень в пижаме, у которого что-то сломалось в голове. И потом это ведь было почти незаметно. Гораздо важнее было, что то и дело привозили раненых пацанов, с разорванными животами, без ступней, потому что они где-то наступили на противопехотную мину, без рук, потому что подобрали с земли яркую безделушку. Один раз мне даже сказали, что я тут кошу от службы. Можно подумать, что мне это нравилось.
Смотрел меня главный врач больницы — замордованный службой тридцатипятилетний капитан из нашей части. Он еще помнил, как осматривал меня во время курса молодого бойца и еще тогда поразившийся тому, что меня, чей рост был метр с шапкой в прыжке, взяли в спецназ. Он тоже считал, что мне самое место в строю, а Кузнецову не фиг совать свой нос в дела медицины. Я не возражал и быстро оказался в родной роте.