Маша не произнесла ни звука.
- А ловка ты, Марья Ивановна! Недотрога тихонькая... До той поры скромна была, пока по нраву себе не нашла...
Маша вскинула ресницы.
- Ну, нечего! - прикрикнул Гришка. – Я насквозь тебя вижу... Степан-то Степаныч наш, хошь и господин, да старая квашня, а тут-то всем вышел избранник – барин, да вояка, да богат, да пригож... Куда до него худому холопу Гришке. Не пара мужик-деревенщина нашей царевне!.. Не прощу.
Он больно схватил ее за плечо.
- И образине старой, сиречь барину нашему не спущу! Ухожу я отсель. Насовсем ухожу. Тебя в жены взять хотел, да не будет этого, не стоишь. В полюбовницах моих походишь! Сейчас со мной пойдешь! Слышишь? Будешь при мне, пока не наиграюсь. Я-то теперь на дворяночке настоящей женюсь, ты еще жене моей прислуживать станешь!
Маша дернула плечом, пытаясь стряхнуть Гришкину руку, и с трудом проговорила, стараясь казаться спокойной:
- Пьян ты, Гришенька, и мелешь невесть что...
- Да пьян, а знаешь – отчего? Откроюсь – вон ты дрожишь, и мне страшно. А страшно того, что задумал. Должен я сегодня в Нижний по баринову велению отправляться, по торговому делу. Доверяет он мне таперича. Да только не в Нижний путь мой будет... А в том, что сделаю сейчас – тебя обвинят. Я, вон, и ключик сам смастерил, потому и вошел тайно, никто о том не знает... А скажут – Машка барина обокрала да сбежала, а там, ежели что... ищи меня свищи!
- Да ты что! – вскрикнула Маша. – Что надумал?! Да я сейчас...
Сильная рука накрепко зажала ей рот.
- Кричать не вздумай только. Сказал – со мной пойдешь! Смиренница...
Маша забилась в его руках, больно ударила Гришку локтем. Он, разъярившись, оттолкнул ее, и девушка, падая, ударилась о край стола. Опрокинулся подсвечник с догорающими свечами, вспыхнула скатерть... С каждой секундой огонь набирал силу. Гриша от этого зрелища почти протрезвел. Еще через мгновенье пришел в восторг: «А как все выходит-то! Вот оно... и следов не останется! Ну уж теперь...»
Он метнулся к образам, снял икону Николая Угодника. За иконой – тайник, - знал, подглядел в замочную скважину, как барин прячет добро, собираемое по камушку драгоценному, по монетке... Сребролюбие одолело в последние годы Степана Степановича. Вскрыл Григорий тайник, вытянул заветную баринову шкатулку, которая сама по себе - состояние, и торжествующие глаза его заблестели едва ли не ярче драгоценных камней на ее крышке. Маша без сознания лежала на полу. Гриша глянул на нее с нехорошей усмешкой и пробормотал:
- Что же, видать, судьба твоя такова. Никому не достанешься. А и не надо! И любовь моя проклятущая вместе с тобой сгорит.