Слов у Мити не было, даже для себя самого, чтобы себе же самому растолковать, что с ним происходит. Никогда еще он не влюблялся, и на женщин не глядел даже. В монастырь его тянуло. А сейчас и о монастыре забыл. Все внутри и ныло, и плакало, и ликовало отчего-то, и рвалось наружу. Наружу – значит на бумагу. И бумагу он все-таки раздобыл...
А когда добывал бумагу, порасспрашивал осторожно, и узнал, что баринова двоюродная сестра в доме гостит. «Сестра, госпожа... мне и поговорить с ней нельзя». Непривычное отчаяние почувствовал, непонятную боль... Уронив руки на лежащий перед ним белый лист, Митя прижался к ним лбом и тихо расплакался. Бумага медленно намокала от слез...
Несколько дней промчались для Мити быстро как час и смутно как сон. На него мало кто обращал внимание, он гулял в саду или мечтал в своей горнице, либо пытался рисовать, но тогда юного художника охватывало такое волнение, что биение сердца передавалось в руку, он откладывал уголь, и ему оставалось лишь тоскливо смотреть на белый лист. Раньше такого не было никогда, всегда с ровным горением в груди, с несмущенными мыслями, с ясным сознанием брался Митя за свое любимое дело. А теперь… оставалось лишь бродить по саду...
Сад был разросшийся, ухоженный, свежий. Митя гулял-бродил между плодоносящими яблонями и сливами, любовался пестрыми цветниками, от которых исходил тонкий горьковатый аромат предосенних цветов. Впервые в жизни больно ему было смотреть на красоту Божьего мира. Вздохнул Митя, не в силах выносить тяги сердечной, и отправился к конюшне на лошадок поглазеть – лошадей он всегда любил. Он, впрочем, все живое любил.
На конюшне ждал его сюрприз. Терешка, справный и веселый подручный барина из Митиной деревни, выводил из стойла свою красавицу каурую. Митя отпрянул, а Терешка рассмеялся и подмигнул.
- Митяй, ты что ли? Да прослышаны уж, что ты в Горелово обретаешься. Слухи, они ж, сам знаешь, быстрее птиц по округе разлетаются.
- Ох ты… да я… А ты чего здесь?
- Так здешнему господину от барина нашего письмецо привез, и на словах с управляющем потолковать велено было… да тебе это вряд ли занятно, дело скучнейшее, ты ж у нас не от мира сего.
- Да как же…
- Ты не робей! – Терешка легонько похлопал Митю по плечу. - Не станет тебя искать Архип Силантьич.
- Как… не станет? Почему вдруг?
- А вот тебе и новость занятная. Ожениться твой дядька собрался! Вот-вот, и у нас все тако ж глазами захлопали, как узнали. В один день вдруг засобирался.
- Господи, помилуй! Да как же то случилось? Он же, как овдовел, так и не глядел на баб, скушно ему было, да и…